Град огненный

Падаю обратно. Пульс все еще зашкаливает, но волнение постепенно сходит на нет, и я самостоятельно поправляю едва не выскочившую из вены иглу.

— Это… не предназначено… для других.

— Прости, — виновато говорит Торий. — Не знал, что ты ведешь мемуары. У тебя неплохо получается.

Комплимент звучит неуклюже, и он понимает это и пробует улыбнуться.

— Обещаю больше не совать свой любопытный нос, куда не следует. Пока ты сам не захочешь мне показать. Но, наверное, тебе действительно нужно разобраться в себе. И это неплохо.

— Я покажу, — соглашаюсь. — Позже.

Конечно, про себя надеюсь, что это "позже" не наступит никогда. Торий кивает. Спрашивает снова:

— Так, по-твоему, я тоже — монстр?

Щурюсь. Тщедушный профессор с подбитым глазом вовсе не тянет на монстра.

— Нет, — говорю я. — Ты — нет.

Он вздыхает (как мне кажется — с облегчением).

— Это хорошо. И тогда тоже? — указывает на дневник. — В то время, о котором ты пишешь?

Эта мысль кажется еще более абсурдной, и я улыбаюсь во весь рот.

— О! Тогда тем более нет!

Он смеется вместе со мной. А я внутренне напрягаюсь, потому что боюсь новых вопросов. Например, считаю ли монстром себя. И знаю, что не смогу солгать. Тогда он наверняка рассердится или расстроится. Но он не спрашивает.

Торий прав в том, что мне нужно разобраться в себе, в своем прошлом. А теперь у меня появляется достаточно времени для этого. Узники подсчитывают дни своего заточения, делая зарубки на стенах. Я делаю "зарубки" в тетради. В затворничестве время всегда течет медленно, как болотная жижа. И я вязну в ней, обрастаю скорлупой и оказываюсь как будто законсервированным в себе. Мне это не ново. Мое отрочество тоже прошло в замкнутом мире каземата, и единственным существом, навещавшим меня, был наставник Харт.

За эти три дня, что я нахожусь под домашним арестом, меня навещает только Торий.

На работе я, разумеется, не появляюсь — взял официальный больничный. И это кажется мне забавным, потому что понятие "болеющий васпа" само по себе абсурдно. Чтобы доставить васпе дискомфорт, нужно что-то посерьезнее простуды, и эта стойкость всегда казалась мне благом, доказательством превосходства над людьми. Пока я не узнал истинную причину, и она была проста и страшна в своей простоте: мертвые не болеют.

— Если это и была смерть, то клиническая, — возражает Торий. — Считай, ты слишком долго провел в коме, а теперь возвращаешься к жизни. Тебе только кажется, что лекарства не помогают, что ты не можешь ничего чувствовать. Ты как человек, который долгое время провел в инвалидной коляске и разучился ходить, а теперь учится этому заново. Требуется время, чтобы вернуть атрофированным мышцам тонус, а атрофированной душе — чувствительность.

— Ты говоришь, как мой лечащий врач, — усмехаюсь в ответ и наблюдаю за каплями, медленно переливающимися в прозрачную трубочку из подвешенной на штативе емкости.

— Кстати, с чем связано твое категорическое нежелание видеть доктора Поплавского? — спрашивает Торий. — Он звонил мне утром. Интересовался твоим состоянием.

Я раздумываю, что сказать. Тот последний разговор с доктором произошел без участия Тория. Заметил ли Виктор то, что заметил я? Вспомнил ли охоту на васпов и парализующие пули — излюбленное оружие отморозков Морташа? И вместо ответа спрашиваю его:

— Помнишь Шестой отдел?

Торий кривится, словно я наступил на больную мозоль.

— Если ты имеешь в виду, помню ли я его деятельность, — сухо отвечает Торий — то да. Помню. Как ты знаешь, я в этом не замешан.

— Знаю. Деятельность его участников признали преступной. По официальной версии.

— А у тебя есть неофициальная? — иронично поднимает бровь Торий.

Я понимаю: ему неприятно говорить об этом. Он не участвовал в резне Шестого отдела, однако участвовал в эксперименте "Четыре" и вина за создание монстров лежит на нем, как и на мне лежит вина за убийства, насилие и мародерство на экспериментальных землях.

— Васпы считают, что Шестой отдел никогда не прекращал свою деятельность, — спокойно говорю я. — Ты ведь помнишь, кто руководил им и вкладывал деньги в этот проект?

— Только не начинай! — заводит глаза Торий.

— Эштван Морташ, — я продолжаю гнуть свою линию. — А кто возглавляет и спонсирует движение "Contra-wasp"? Эштван Морташ. Ты сам слышал, что он говорил на передаче.

— Морташ сволочь, — соглашается Торий. — Но сейчас никто не бегает по лесу с парализаторами и электрическими сетями. Никто не убивает васпов и не насаживает их головы на колья, как охотничьи трофеи. Никто не держит васпов в лабораториях, не ставит над ними бесчеловечные опыты. Шестой отдел расформирован. Эксперимент "Четыре" закрыт. А васпы признаны членами общества. Так будет и впредь. И никакая телепередача и никакие подставные сюжеты не изменят этого!

Он распаляется и взмахивает руками, как с ним бывает всегда при сильном волнении.

— Пойми, — продолжает он. — Даже если ток-шоу пошло не так, как мы планировали, все равно в мире осталось достаточно здравомыслящих людей, чтобы отличить ложь от правды! Реакция зала на фарсовое видео Морташа — не более, как часть шоу. А через некоторое время об этом вовсе забудется. "Contra-wasp" — это просто упертые в своих стереотипах фанатики. И к ним применимы те же законы, что и к васпам.

— Если окажется так, что человек убил васпу, — хмуро отвечаю ему, — его тоже будут судить?

— Если вдруг окажется, что Пола действительно убили, — говорит Торий, понимая, что я имею в виду, — и если вина будет доказана, то судить убийцу будут по всей строгости закона. Но пока нет никаких улик, которые подтвердили бы твою версию.

Я не согласен с ним, потому что знаю куда больше из дневника Пола, но все-таки послушно киваю.

— Да. Хорошо. Посмотрим. Но все равно. Ты ведь можешь сделать для меня кое-что?

— Что именно? — Торий моментально скисает.

Он любит повторять, что когда я прошу у него "кое-что", это всегда оборачивается большой проблемой. Он и без того сделал для меня слишком много. Но одна мысль не дает мне покоя, грызет и преследует с момента, как доктор с непроизносимым именем покинул мою комнату.

— Ты сможешь достать списки Шестого отдела? — спрашиваю я.

Торий вздрагивает и выпучивает на меня глаза, а я поспешно продолжаю:

— Знаю, не все охотники за головами состояли в нем официально. Вряд ли крестьяне Дара и приграничья были полноправными его членами. Но я говорю не о них. Меня интересуют ученые и врачи. Квалифицированные специалисты. Все, кого мог завербовать Морташ для завершения Дарского эксперимента.

Торий трогает пальцами подбитый глаз, раздумывает какое-то время, потом говорит: