Граф Никита Панин

Девушки действительно окружили Петра Ивановича заботами и вниманием. Поутру они приносили ему горячий бульон, узнавали в деревне про травы, которые помогают при болях, готовили отвары и настои, натирали ему ноги этими настоями. Сначала он противился и страдал, что молодым девушкам приходится ухаживать за ним, но потом привык, вошел во вкус и даже начал капризничать — давно уж не случалось ему чувствовать такой заботы и внимания…

Петру Ивановичу и его страданиям Маша и Аннушка посвящали весь свой досуг. Их отнюдь не смущало, что в большом старом господском доме они жили все вместе, что только и был один Петр Иванович из всех дворян, что водились в соседях. Приезжали пару раз какие-то местные помещики представляться, но были они такие смешные и старомодные, такие дикие и необразованные, что девушки начинали понимать, какое наслаждение для них слушать Петра Ивановича. Они привыкли к его грубоватой и резкой манере выражаться, к простому, не украшенному витиеватостью языку и от души полюбили его.

Дом был большой. Половину они отдали Петру Ивановичу, а вечером сходились вместе в большой зале с высокими потолками и двумя источниками света — окна второго этажа здесь соседствовали с окнами первого. Эта самая большая зала стала местом их вечернего местопребывания. Здесь стояло множество диванов и канапе, подушек и старых стульев, здесь высились резные буфеты со старинной посудой и тяжелые книжные шкафы со свитками и папирусами — видно, раньше в доме жил большой барин, знаток и любитель книжного искусства. Доставшееся имение было для Маши и Анны отрадой и всецело поглотило их. Каждый день открывали они что-то новое в этом огромном двухэтажном доме и все больше и больше переполнялись к нему любовью и нежностью.

Зачернели тропинки в старом парке, появилась на взгорке молодая травка, окутались зеленым туманом стройные белоснежные березки, и наступила весна 1762 года. Грязь и ростепель быстро сошли на нет, бурно и разливисто вскрылась река, затопив низину у подножья дома, потом медленно сошла черная вода, оставив след в виде илистой полосы, которая немедленно заполнилась травой и мелкими невзрачными цветочками. Петр Иванович вместе с девушками отправлялся каждое утро к старой почерневшей беседке в углу старого парка, Палашка приносила туда горячее молоко и свежие ватрушки с творогом и медом, и там, сидя на открытом воздухе, они пили чай, говорили незначительные, но такие полные для них внутреннего смысла, вещи, и когда Петр Иванович стал собираться домой, совестясь сидеть на шее у сердобольных соседок, обе они расплакались и убивались до тех пор, пока он не пообещал им пробыть в их обществе все лето.

Старый вояка окреп и поздоровел, подагра его отступила и растворилась в свежем воздухе, внимании и заботе, но главное, он боялся признаться себе, что ловит глазами ясный взгляд Маши, что для него она стала самой милой на всем белом свете.

Однажды Анна в сопровождении Василия поехала смотреть поля, увидеть, как сеют хлеб крестьяне, обозреть свои владения в весеннем уборе, а Маша и Петр Иванович вышли гулять в парк.

Зеленый туман деревьев уже сменился густой и темной кроной, одни только сосны стояли такие же хмурые и угрюмые, как будто их и не интересовала теплынь и косые полосы солнечного света между стволами. Река неспешно и величаво катила свои воды между крутых обрывистых берегов, с плеском набегала на крохотный слой прибрежного песка и откатывалась с тихим ропотом.

Маша выбежала на самый высокий край берега и стояла там, открытая ветру и солнцу, бледному голубому небу и прозрачности воздуха.

Петр Иванович стоял поодаль и любовался стройной фигуркой, развевающимися золотыми волосами и краями легкого белого платья, которые шаловливо отгибал ветерок. Она протягивала руки к солнцу и кричала:

— Боже, как хорошо, как сказочно хорошо в нашем замке!

Внезапно он увидел, как край земли осел под ее ногами и Маша оказалась ниже кромки берега, а потом и вовсе покатилась вниз.

Слой земли в этом месте берега отвалился, и тяжелая глина понесла за собой Машу.

Петр Иванович не раздумывал ни мгновения. Он прыгнул на край откоса и покатился вслед за Машей. Почти по пояс в земле, она докатилась до самой кромки берега и остановилась. Груда земли, насыпавшись вокруг, остановила девушку, не унесла в реку. Крупными прыжками добрался Петр Иванович до Маши, ногтями, ладонями откопал и на руках вытащил на крутой берег, прямо по рыхлым пластам земли. Она осыпалась под его ногами, но он нес Машу, не обращая внимания ни на что. И только поднявшись на самый край взгорка, встав на ноги, увидел, что весь он засыпан землей, платье Маши из белого превратилось в рыжее. Только тогда он поставил ее на ноги и тихо, не переводя дыхания, спросил:

— Вы живы?

— Жива, жива, — весело откликнулась Маша. — Ну и смешной же вы…

Он сел на землю, облегченно вздыхая, и смотрел снизу вверх на ее смеющийся рот, на растрепанные золотые волосы, усыпанные комьями земли, на ноги в башмаках, и пришел в себя.

— Как вы можете терпеть с собой такого недотепу, — в сердцах сказал он, — позволить, чтобы вы свалились с обрыва…

Петр Иванович стукнул кулаком по земле и опустил глаза.

— Что ж такого, — весело отвечала Маша, — а вот от Анны нам нагоняй будет! Ой, как на вас много земли…

И она принялась стряхивать крупинки глины, приставшие к его кафтану и брыжам, а потом со смехом сказала:

— Нет, платье все испорчено, придется переодеться…

Девушка взяла его за руку и потянула за собой, поднимая с земли, и не было для него мгновения прекрасней.

Она серьезно посмотрела на него, выражение ее лица сделалось торжественным и важным.

— Маша, Маша, — тихонько выдохнул он.

— Ну вот, нате вам, — быстро сказала она, — я вас уже давно люблю, а вы не замечаете, все пялитесь на Анну. Бог меня накажет, что я так говорю, но теперь я уже молчать не могу…

— Разве может такой старик, как я, рассчитывать на вашу любовь, — с грустью и горечью проговорил Петр Иванович… — Разве вы не видите, как к стар, я же почти в два раза старше вас…

— Вот и видно, что вы не любите меня, — укоризненно сказала Маша, вырвала у него руку и побежала по тропинке.

Он вскинулся и побежал за ней, схватил за платье, все обсыпанное землей, и быстро проговорил:

— А ну, повторите, что вы сказали, я только сейчас понял…

— Какой вы бестолковый, а еще старый, — отвернула Маша лицо, покрасневшее и невеселое.

— Да за что ж меня любить, — с отчаянием в голосе воскликнул Петр Иванович, — мало того, что я стар, так я еще и беден, и нет у меня ничего, что бы привлекало сердца…

Маша быстро повернулась и несмело прижалась к нему лицом. Не помня себя, Петр Иванович принялся целовать ее губы, глаза, волосы, осыпанные землей, щеки, пылающие от смущения.

Потом встал, как полагалось, на одно колено и торжественно произнес:

— Марья Родионовна, станьте моей женой…

Она засмеялась, встряхнула его волосы, тоже осыпанные землей, и манерно ответила:

— А вот посмотрим, что скажет моя сестра, да еще и Василий! Я не властна распоряжаться собой, они решают мою судьбу…

— Одна ты можешь распоряжаться своей судьбой, а заодно и моей, — пылко воскликнул Петр Иванович. — Вся моя жизнь — твоя, бери, если хочешь, не хочешь, скажи сразу, и я уеду и больше не покажусь тебе на глаза…

— Как вы смеете так говорить, — едва не заплакала Маша, — да мне кроме вас никого и не надо…

Влюбленные взялись за руки и так вошли в дом. Палашка, увидя их в земле и песке, всплеснула руками и заахала.