Граф Сен-Жермен

Одна песня, исполненная Галли, написана в соль мажоре, размер 3/4:

Digli digli ch’e un infedele Digli che mi tradi Senti senti non me dir cosi Digli che Pamo Ma se nel mio martir lo vedi Sospirar tomami a Consolar Prima del mio morir Di piu non bramo.

Вольный перевод: [25]

Скажи ему, скажи, что он неверен. Скажи ему, что предал он меня. А мне об этом говорить не надо. Ему скажи, как я его люблю. Но если ты увидишь, как вздохнет он, Когда меня измена сдавит сетью, приди меня утешить перед смертью, Об этом лишь тебя сейчас молю.

25

Подстрочный перевод:

Скажи ему, скажи, что он неверен, Скажи ему, что предал он меня. Страдай, но не говори об этом. Скажи ему, что я его люблю. Но если ты увидишь, как вздохнет он, Когда в мучениях буду я, Приди меня утешить перед смертью, И лишь об этом я тебя прошу.

Другая песня, исполненная Фрази, написана размером 3/8, вступление, первый куплет и голос остаются в соль мажоре, второй куплет — в соль миноре.

«Senza pieta mi credi Senza pieta non sono L’offesa io ti perdono Ma non ti posso amar Lasciami in pace E volgi altrove Altrove i sguardi tuoi Sei libero sei voi deh deh Piu non mi tormentar.

Вольный перевод: [26]

26

Подстрочный перевод:

Думаешь, я безжалостна. Я не безжалостна вовсе. Обиду прощаю тебе я, Но любить тебя не могу. Оставь меня в тихом покое. Свой взгляд на других обрати. Ты свободен, если так хочешь. Не мучай ты больше меня.

Думаешь, жалости я лишена? Нет, зла на тебя не таю. Даже прощаю обиду твою. Но тебя не могу любить. Меня в покое сейчас оставь. Свой взор на других обрати. Разными стали наши пути. Со мною тебе не быть.

Есть кое-что любопытное. Долгое время с Королевским театром был связан швейцарец Иоганн Якоб Хайдеггер. Он был управляющим с 1713 года, а потом управлял театром вместе с Генделем, с 1729 года вплоть до своей отставки в 1734 году. В 1744 году он купил дом номер 4 — один из четырех очень красивых домов на улице Фрейлин в Ричмонде, Саррей, построенных по приказанию Георга II, тогда еще принца Уэльского, для фрейлин его жены. Фрески, которыми украшен интерьер его дома, Хайдеггер заказал Антонио Джолли, художнику-декоратору Королевского театра (ученику Паннини и последователю Каналетто). Входная дверь открывается непосредственно в лучшую комнату дома, где находятся одиннадцать швейцарских и итальянских пейзажей, написанных маслом на сосновых стенах, а над дверью, ведущей из этой комнаты в заднюю часть дома, изображена раскрытая книга с записью музыки, обрамленная акантом — символом бессмертия. Книга раскрыта на «Per pieta bei idol mio». Нотный стан предназначен только для сопрано, слова и мелодия доходят лишь до «il ciel mi», а для «fa» места уже не хватило. Чтобы было видно зрителям снизу, с пола, ноты и слова пришлось изобразить довольно крупно. Это была самая популярная из арий Сен-Жермена, та самая, про которую Берни сообщает нам, что ее требовали петь на бис каждый вечер. И вполне понятно желание ушедшего на покой управляющего оперой любоваться арией на одной из стен своего дома. Однако любопытно то, что театр, где эта ария исполнялась, был не его собственным, Королевским, а его соперник поменьше, расположенный напротив Малый театр.

Что представлял собой тот Лондон, которому Сен-Жермен адресовал свою музыку? В национальном искусстве был период безвременья. Поп [27] и Свифт только что умерли. Джеймс Томпсон скончается в следующем году. Элегия Грэя еще не была написана, не вошла в моду ни одна из меланхолических уединенных школ. В истории поэзии — тоже пустота. В живописи было почти так же: Неллер умер, Гейнсборо был еще подростком. Пока это был еще Лондон Хогарта, Лондон, о котором Сэмюэл Джонсон написал: «Когда человек устал от Лондона, он устал от жизни». Сен-Жермен жил в Сент-Мэри-Экс, в Сити, у доктора Абрахама Гомеса Эргаса, иначе — Лакура. Люди типа Джонсона, жившие в менее комфортабельных условиях или просто желавшие встретиться с друзьями, проводили по полдня в кофейнях, из которых стоит особо отметить четыре, где собиралась интеллектуальная и артистическая публика.

27

Александр Поп — английский поэт XVII в.

В драматическом театре господствовала большая серия возобновленных Гарриком постановок пьес Шекспира, с их великолепными декорациями; прошло лишь несколько лет с того момента, когда новое открытие Барда было отмечено установкой монумента в его честь в Вестминстерском аббатстве. Но главным развлечением столицы была музыка, то есть, можно сказать, главным образом опера. С тех пор как Гендель отказался от своего состязания с итальянцами в этой области, поменяв театральные подмостки на духовную музыку, теперь, даже более, чем раньше, это была Итальянская опера, и не только итальянская опера в Королевском театре. Георг II был покровителем Генделя, которому он заказал сочинение гимнов для своей коронации. Фредерик Льюис, принц Уэльский, во многом противоположность своего отца, оказывал всемерную поддержку итальянским музыкантам. Он устраивал музыкальные вечера на улице Албермарл и в Клайвдене, и появлялись крупные салоны, хозяйки которых устраивали у себя в гостиных музыкальные вечера, как, например, в настоящее время граф и графиня Харвуд.

Берни добавляет к своему рассказу, приведенному выше:

«Что касается этих элегантных частных концертов, которые сейчас (1789 г.) часто даются знатными и незнатными дворянами в своих домах, то в то время они едва были известны. Первый, который я могу вспомнить, был у леди Браун, под руководством графа Сен-Жермена. Сама хозяйка отличалась упорной неприязнью к Генделю и покровительствовала вообще всем иностранным музыкантам, особенно нового итальянского направления; она была одной из первых светских женщин, следовавших моде, которая имела смелость, подвергая риску стекла своих окон, устраивать концерты воскресными вечерами».

Интересно отметить, что Сен-Жермен участвовал не как простой исполнитель, а как руководитель.

Статьи в газетах упоминают об образной музыкальной терминологии в его разговоре, [28] а также о том, как он однажды появился на музыкальном вечере у леди Тауншенд в ее доме на площади Гровенор, заткнув пальцами уши, из-за шума, который устроили при выгрузке доставленного к ее дому угля. [29] Можно заметить, что этот рассказ подозрительно напоминает случай, рассказываемый о Рамо, это похоже на нечто вроде шаблонной истории, которую рассказывают о композиторах. Но ссылка на леди Тауншенд интересна, так как она и ее муж принадлежали к кругу принца Уэльского Фредерика, и их часто приглашали в его загородную резиденцию Клайвден, огромный дом в Букингемшире, а также на его лондонские музыкальные вечера в дом лорда Грэнтхема на улице Албермарл. Возможно, что именно через леди Тауншенд Сен-Жермен познакомился с принцем Уэльским и возбудил у него любопытство. Вероятно, Тауншенды как-то раз, отправляясь на один из музыкальных вечеров у принца, взяли с собой Сен-Жермена.

28

См.: The London Chronicle, 2 June, 1750.

29

См.: Там же, 31 May, 1760.

Формировалась особая салонная музыкально-поэтическая культура, и попытки Сен-Жермена писать аккомпанемент к английским стихам доставили большую радость хозяйкам английских салонов.

«Дева, созданная для любви и для меня», пьеса, положенная на музыку графом Сен-Жерменом», появилась в издательстве Уолша без даты. Сотрудник каталога Британского музея сообщил приблизительную дату — 1745 год, тогда как еще одна публикация того же произведения, тем же издателем, но озаглавленная просто «Новая песня, положенная на музыку графом Сен-Жерменом», внесена в каталог по своей первой строке «О wouldst thou know what sacred charms» и датирована около 1747 года. На самом деле я сомневаюсь, предшествовала ли какая-то из них публикации в «The London Magazine» за январь 1747 года, за которой последовала перепечатка в «The Gentleman’s Magazine» в сентябре 1747 года. Слова ее таковы: [30]

30

Примерный перевод:

О что за чары, если бы ты знала, Мне сердце бедное тревогою сжимают. И что за нимфу Небеса мне посылают — Ее, ту деву, созданную для любви и для меня. Кто слушает с восторгом искренние вздохи, И кто слабеет, видя нежных слез потоки, И кто не ведает страстей огня, Такой будь, дева, созданная для меня. Чье сердце щедрой дружбой расцветет, Кто раны дружбы как награду обретет? Мила со всеми, но добра со мной, Ты, дева, созданная для меня, о будь такой. Чьи мысли — безыскусны и просты Рождаются, нелживы и чисты, В глубинах сердца милой чередой Ты, дева, созданная для меня, о будь такой. А вы, кокетки легкие, уйдите, Туда, где льстивые щеголей вы восхитите Я вижу ваших чар фальшивый блеск, Красоты подлинные ближе мне.

О wouldst thou know what kind of charms This destines heart of mine alarms; What kind of nymph the Heav’ns decree The maid that’s made for love and me. Who joys tohear the sigh sincere, Who melts to see the tender tear, From each ungentle passion free, О be the maid that’s made for me. Whose heart with gen’rous friendship glows, Who feels the blessings she bestows, Gentle to all but kind to me, Be such the maid that’s made for me. Whose simple thoughts, devoid of art, are all the natives of her heart, A gentle train from falsehood free, Be such the maid that’s made for me. Avaunt! ye light coquets retire, Where flatt’ring fops around admire. Unmov’d your tinselcharms I see, More guenuine beauties are for me. О, сколько я видел фальшивых чар! От них в моем сердце чад и угар. Кого же теперь небеса мне шлют? Какую нимфу я встречу тут? Пусть она любит искренность грез. Пусть не стесняется чистых слез. Но пусть боится огня страстей, Вот кто мне нужен — скажите ей! Та, чье сердце готово в любви Раны другого взять, как свои, Та, для которой весь мир — семья, Знай, что желанная ты моя. Если бесхитростна в мыслях ты, Если рождаются от красоты Эти мысли в сердце твоем, То для тебя построен мой дом. А вы, кокетки, подите прочь. Какая из вас не обмана дочь? Меня обманом не ослепить. Только невинной со мной и быть.

В одиночных листах инфолио, опубликованных Уолшем, слова «what kind of charms» (что за чары) заменены на «her sacred charms» (ее святые чары), что говорит об исправлении, сделанном, так как было замечено, что «kind of» повторяется двумя строками ниже. Однако, если оно должно стоять перед «nymph», то что-то другое нужно поставить перед «charms». Если идея была именно такова, то листы Уолша, в обоих изданиях, вышли уже после журнальных публикаций.

Музыка имеет размер 3/4. Ключевой знак си бемоль, но настойчивость, с которой перед ля появляется бемоль, и структура пьесы в целом привели меня к ощущению, что она написана в ми бемоль мажоре. В «Интерпретации старинной музыки» Роберта Донингтона [31] я нашла, возможно, подходящий отрывок: «В музыке барокко знак при ключе часто может иметь на один диез или один бемоль меньше, чем требуется, при этом недостаток впоследствии исправляется с помощью случайных знаков альтерации на протяжении всей пьесы, по мере необходимости. Это остаток записи по тональностям…» Я написала профессору Донингтону, выслав ему фотостат фотокопии, полученной мною из Британского музея, по которой я играла это произведение, и спросила, было ли это примером такого случая. Его ответ подтвердил мое суждение: «Ключевой знак — ми бемоль».

31

См.: The Interpretation of Early Music, Robert Donington (Faber, 1963). C. 67 или (переиздание 1974 г.) с. 129.