Граф Соколов — гений сыска

Но, господа присяжные заседатели, господа судьи, преступник, стоящий сейчас перед вами и страшно сожалеющий о содеянном, это не ординарный преступник, я сказал бы, особого высшего порядка. Именно Шитикову общество стала невольным должником: его злодейство по отношению к собственной супруге (к тому же беременной!) дало толчок к открытиям в науке — ив криминалистике, и в физиологии... Это мы признать обязаны!

И далее, основываясь на таком странном доводе, Смирнитский просил у суда снисхождения к “бескровному убийце ". Суд приговорил Шитикова к десяти с половиной годам каторги.

ВАВИЛОНСКИЕ БЛУДНИЦЫ

Своими скандальными подробностями этот процесс затмил все, что когда-либо рождалось в мрачном подполье уголовной России. Творение великого М. Казакова в стенах Кремля — здание Судебных установлений окружала многотысячная толпа любопытных. Дело слушалось окружным судом. В Митрофаньевский зал, славившийся своей изящной отделкой, допускались лишь те, кто имел именной пропуск за подписью градоначальника генерал-майора А. А. Адрианова. Расшитые золотом мундиры, изящные фраки, тысячные платья — вся знатная столица до предела заполнила партер и хоры. Пикантные подробности дела наиболее стыдливых дам заставляли опускать глаза, дочерей на процесс не брали.

Высокий покровитель

Переполох начался в субботу ранним утром. Едва Кошко прибыл в сыск, как ему позвонил генерал-майор Ефимович, московский полицмейстер:

— Аркадий Францевич, только что у меня была встреча с самим... — и полицмейстер назвал одного из великих князей. — У его старинного знакомца барона фон Гутберга пропала жена. Барон не просил высокого покровительства, просто поведал свою беду в частной беседе. Великий князь счел необходимым принять участие в деле — он служил с бароном в одном полку — и выразил желание, чтобы поиски пропавшей поручить самому Соколову. Незамедлительно действуйте. Нынче же вечером прошу доложить мне о ходе следствия! Барон живет в Мансуровском переулке. Я звонил ему, он вас ждет. Надеюсь на ваш успех!

Кошко повесил на рычаг трубку, чертыхнулся:

— Нам не хватало сбежавших жен отыскивать!

Он протелефонил домой Соколову, но заспанный голос горничной ответил:

— Барина дома нету! Куда уехал? Не говорил о том.

Нет, в Мытищи барин не собирались.

Кошко нервно расхаживал по кабинету. Сыщики вообще не любят работать “на подхвате”, предпочитая вести дело с самого начала. К Соколову это особенно относилось.

“Однако делать нечего! — размышлял Кошко. — Когда объявится Соколов? Единому Богу известно”.

Тяжело вздохнув, он приказал Галкину:

— Заводи авто! Едем в Мансуровский.

Таинственное исчезновение

Фон Гутберг занимал второй этаж большого доходного дома. Ливрейный швейцар почтительно открыл тяжелые дубовые двери. Молодой лакей без доклада — видимо, сыщика ждали — проводил Кошко в кабинет. Фон Гутберг был облачен в просторный шелковый с синими полосками шлафор. Увидав Кошко, он поднялся из-за рабочего стола с перильцами, за которыми лежал ворох деловых бумаг, и сделал несколько шагов навстречу. Чуть поколебавшись (ведь перед ним стоял всего лишь сыщик!), протянул руку для приветствия.

Барон был высоким, статным мужчиной с красивым величественным лицом, несколько напоминавшим портреты Александра Освободителя. Подвитые густые усы на щеках переходили в серебристые с завитушками баки. По-военному выпячивая грудь, низким приятным голосом проговорил:

— У меня, вы, верно, слыхали... неприятность, так сказать, происшествие. — Он нервно прошелся по кабинету, так сжал кулаки, что слышно хрустнули кости. Спохватившись, пригласил: — Извините, я взволнован, прошу, садитесь на диван.

Позвонив в колокольчик, приказал лакею:

— Принеси кофе, коньяк и прочее...

И вновь повернул голову к Кошко:

— Значит, пропала моя супруга Генриетта. Жили мы с ней четыре года душа в душу. Как говорят французы, без печали, но с песнями. Год назад у нас родился замечательный мальчик. Генриетта любила тишину и одиночество. Такая, знаете, гётевская Гретхен, вполне романтичная натура. Да, я вам, сударь, не сказал: моя супруга немка, я познакомился с ее добропорядочной семьей во время маневров в Пруссии.

— Вы старше супруги?

— Разумеется, на двадцать один год, но это лишь сплачивало семью, придавало нашим отношениям мудрое равновесие. Мы никогда не ссорились, всегда любили друг друга.

— Так что же, Осип Федорович, произошло?

— У меня есть хорошее поместье в Клементовке, это под Сергиевым Посадом: старинная, но уютная усадьба, пруд, цветники, регулярный сад. Осенние дни стоят тихие и теплые. Неделю назад я отправил супругу в Клементовку. Уехала она вместе с сыном Сергеем. Три дня назад, как обычно в таких случаях, я получил от Генриетты телеграмму: “Вышлите лошадей”. — Фон Гутберг положил перед Кошко сиреневый бланк. — У нас хороший выезд.

Кошко с искренним любопытством слушал рассказ:

— И вы тут же отправили лошадей?

— Нет, меня с утра не было дома. Днем я был на скачках, потом с приятелем — важным чиновником из Киева — ужинали в “Прогрессе” на Чистых прудах до двух ночи. Лошадей послал в восемь утра. Но кучер Ефим вернулся после обеда один... — Фон Гутберг дернул шнурок звонка. Вбежал лакей. — Прикажи Ефиму сюда явиться.

Вошел Ефим, крепкий, высокий мужик с умными глазами, одетый в новую косоворотку и хромовые сапоги, нещадно скрипевшие при малейшем движении. На приказ хозяина изложить суть дела толково объяснил:

— Дело было раннее, субботнее, дорога хорошая. Лошадей не мучил, а доехал до Клементовки в самый аккурат. Думаю, лошадки часик постоят, отойдут, а там — возвратный путь с барыней. Какой там “с барыней”! В доме переполох-с — не ночевали они, оказывается. Матрена, комнатная услужающая девка, мне говорит: —Дескать, вчерась барыня была в самом добром здравии. Изволила отужинать и по давней привычке пошла прогуляться в нашем парке. Ждали-ждали, нет ее обратно. Собрали всех домашних — дворника, садовника, повара — и пошли ее искать. Темно совсем стало, так паклю жгли. Нету как нет! Думали, где в селе припозднилась, все дома обошли — никто не видел. Так и не нашли голубушку. Спозаранку отправили к барину в Москву садовника, а сами опять по селу бегали — точно в воду канула”. Я тоже ходил, недолго поискал да скорей в город — к Осипу Федоровичу. Вот и все! Можно идти?

Высокая нравственность

Фон Гутберг сидел, тяжело опустив голову на руки, и видно было, как горе его давит. Кошко подбодрил:

— Будем надеяться на лучшее! Мы сегодня же усиленным нарядом отправимся в Клементовку. Глядишь, тем временем и появится ваша милая супруга. А сейчас позвольте мне взять ее фото и поговорить с людьми.

Кошко побеседовал с прислугой, с владелицей дома и двумя консьержками, все в один голос заявили: «Красавица первостатейная! И бюст, и осанка — прямо королевская дочь. А из себя — величава и недоступна, гордо себя держала, для всех недосягаема. У нас буфетчик Василий много лет работал, холостой был, как-то был замечен выходящим из публичного дома. До барыни дошло, она его при всех срамила “бесстыдником и безобразником”, в гневе осенила его пощечиной и в два счета от места отрешила, и верная служба в зачет не пошла. Высокой чести наша Генриетта Оттовна!»