Граф Суворов

– Чего пожелаете на утро, ваше сиятельство? – с насмешкой спросил Василий.

– Книгу по современной истории, – ответил я, почти проваливаясь в сон. Едва голова коснулась подушки, как изможденное тело отрубилось, но я не собирался тратить драгоценные часы зря и воспользовался техникой внетелесного взора. Глядя на свое новое тело со стороны, я без отдыха и промедлений правил энергетические потоки. Разглаживал и укреплял чакры, насыщая их праной. А главное – изучал свое новое вместилище.

Мне постоянно что-то мешало. Общая неправильность происходящего и факты, идущие вразрез со всеми оставшимися в голове знаниями. Удивительно, еще суток не прошло, а мне уже пришлось избавиться от большей части опыта моей прошлой реинкарнации. В самом деле, к чему мне двадцать лет хождения на работу по девять часов в день и пять дней в неделю?

Я бы еще подумал, будь там что-то действительно важное или интересное, но правда состояла в том, что только потрясение в зрелости заставило меня пересмотреть свои взгляды на жизнь, уйти в другую религию и обратиться к духовным практикам. Вот только что за потрясение – я не помнил, лишившись воспоминаний об этом куске жизни во время схватки во дворце. Впрочем, сейчас это уже не было главным.

Постоянно отмахиваясь от посторонних отвлекающих факторов, я все никак не мог определить, что же меня так раздражает, мешая прийти к гармонии, пока не отринул зашоренный взгляд и не обнаружил, что все известное мне до этого момента… ложно. Ведь чакр было не семь, а… восемь?

С огромным удивлением я обнаружил новое средоточие, расположившееся чуть выше сердца, на внешней стороне грудины. Я отчетливо чувствовал неправильность такого расположения. Остатки воспоминаний кричали о том, что подобное невозможно, и все же я видел своим внетелесным взором новое средоточие праны, которое оказалось заполнено больше чем наполовину.

Стараясь выбросить из головы эту странность, я продолжал работать с телом, настраивая его на восстановление и ускорение метаболизма. В ближайшие несколько суток мне, скорее всего, даже в туалет ходить не придется – каждая калория уйдет исключительно в рост мышечной массы, укрепление костей и сухожилий, а главное – развитие мозга.

Двигаясь снизу вверх, я расширял каналы для циркуляции праны, и к моменту, когда мое верхнее средоточие души оказалось опустошено, а я в полубредовом состоянии забылся беспокойным сном, в каждом средоточии плескалось хоть немного силы. Вот только выспаться мне решительно не удалось.

В коридоре раздался звонкий цокот каблуков по мраморному полу и громкая многоголосая ругань, из которой до меня доносились только отдельные выкрики.

– …Да как он посмел?! – выделился из общего гомона возмущенный женский крик.

– Оленька, успокойся, – тут же ответил ей другой, более низкий, но тоже взвинченный до предела. – Мирослав, не смей повышать голос на дочку! Она в своем праве. Это и ее сын тоже.

– ТИХО, БАБЫ! – не выдержав, приказал глава рода, в этот момент дверь в мою спальню распахнулась, и на пороге появилась целая процессия. Три распаленных краснощеких женщины в дорогих вечерних платьях, Мирослав Васильевич и мой денщик.

– Вы что… вы как… – пробормотала влетевшая в комнату женщина, даже девушка, уставившаяся на поднявшегося с постели меня. – Вы ЭТО хотите наследником Бронислава назначить?! Не бывать такому!

Глава 3

Со стороны ситуация, наверное, выглядела забавно: в комнату к тощему пацану врывается целая толпа из роскошно одетых барышень и щеголяющих современными костюмами кавалеров. Словно в палату к больному приехала делегация парламента или государственной думы. Вот только мне было совершенно не до смеха.

– Приветствую, ваши светлости, – прохрипел я, укладывая ладонью разлохмаченные волосы.

– «Ваши светлости»?! Нет, вы слышали? – возмущенно повернулась девушка к остальным. – Да он даже наших имен не знает. Как вы вообще этого дистрофика во дворец пустили?

– Этот «дистрофик» твой приемный сын, и я его уже в семью принял, – сказал Мирослав, ударив тростью о пол. – Имя дал и свое слово.

– А я не приняла, – веско сообщила стоящая рядом поджарая женщина в деловом платье и накинутом поверх плеч пиджаке. – Дорогой, я твою поспешность прекрасно понимаю, и все же это нерешенный вопрос. Мой отец будет против такого нарушения дворянского уложения.

– Людмила, это решение главы семьи! – снова нахмурившись, произнес Мирослав, но женщина мягко оборвала его, положив руку на предплечье.

– И они не могут расходиться с уложением и законами империи. Бронислав мог признать его хоть сыном, хоть наследником, но должен был это сделать перед дворянской комиссией, тогда никаких вопросов не могло даже возникнуть. А теперь в связи с его скорой и, безусловно, очень трагической кончиной это недоказуемо, – уважительно, но настойчиво поправила она супруга.

– Последняя воля священна, – мрачно сказал Мирослав, но ладошку жены не сбросил. – Однако идти против воли государя мы не станем. Как и против законов. Александр предстанет перед комиссией, а я буду его официальным опекуном до совершеннолетия.

– Меньшиковы воспротивятся! – гордо вскинув голову, сказала моя «мать».

– Верно, – кивнула Людмила. – Дорогой, ты же не хочешь ссориться с министерством народного просвещения? Отец под ваши нужды целую программу суворовцев создал, на интернат деньги выделяет, который ваше имя носит. Императоры последние пятьдесят лет выделяли средства из казны, а теперь ты хочешь одним своим действием все это погубить?

– При чем тут это? – гневно взглянул на жену Мирослав.

– Как при чем? Понимаю, ты все время в войсках, на фронте да на смотрах, но о таких простых светских вещах даже ты должен догадываться, – улыбнулась Людмила. – Тысячи сирот по всей стране вдохновляются шансом стать приемниками великих князей. Состязания между лицеями и интернатами уже стали народным видом спорта, любимым во всех регионах, а если ты в обход всех механизмов назначишь этого наследником…

– Не признают, – мрачно проговорил Мирослав, похоже, смирившись. Вот так слово главы рода, приплыли. Но, похоже, разочаровался я в старом вояке рано. – Значит, нужно сделать так, чтобы признали финальный отбор текущего курса только через полгода, время есть.

– Мама, вы что? Всерьез думаете это отродье в семью принять? – ошалело спросила Ольга.

– Ну, дорогая, посмотри на этого бедного мальчика, боюсь, тут ничего не исправить не то что за год, за всю жизнь, – с улыбкой покачала головой Людмила.

– Я пройду и экзамены, и испытания, – твердо как мог произнес я, встретившись с насмешливым взглядом женщины. Не знаю, может, она что-то в моих глазах увидела, может, почувствовала, но невольно отвернулась. – Я не боюсь и сделаю все от меня зависящее, чтобы оправдать доверие деда и последнюю волю отца.