Графиня Де Шарни

– Этим людям повсюду мерещатся кинжалы и яд: плохо они меня знают! Покончить с собой было бы слабостью: можно было бы подумать, что я не сумею достойно умереть.

Наконец, в девять часов шум стал громче; двери с грохотом распахнулись; вошел Сантер в сопровождении семи или восьми членов муниципалитета и десяти жандармов, которым он приказал выстроиться в два ряда.

Заслышав за дверью шум, король не стал дожидаться, пока в дверь кабинета постучат, и сам вышел Сантеру навстречу.

– Вы пришли за мной? – спросил он.

– Да, сударь.

– Я прошу одну минуту.

Он ушел к себе и прикрыл за собой дверь.

– На сей раз все кончено, святой отец, – проговорил он, опускаясь перед аббатом де Фирмонтом на колени. – Благословите меня в последний раз и попросите Господа не оставить меня!

Получив благословение, король поднялся и, отворив дверь, пошел к членам муниципалитета и жандармам, находившимся в его спальне.

Те не обнажили головы при его приближении.

– Шляпу, Клери! – приказал король. Заплаканный Клери поспешил исполнить приказание короля.

– Есть ли среди вас члены коммуны?.. – спросил Людовик XVI, – Вы, если не ошибаюсь?

Он обратился к члену муниципалитета по имени Жак Ру, приведенному к присяге священнику.

– Что вам от меня угодно? – полюбопытствовал тот. Король вынул из кармана свое завещание.

– Прошу вас передать эту бумагу королеве.., моей жене.

– Мы явились сюда не для того, чтобы исполнять твои поручения, – отвечал Жак Ру, – а для того, чтобы препроводить тебя на эшафот.

Король принял оскорбление со смирением Христа и с тою же кротостью, какая была свойственна Богочеловеку, поворотился к другому члену муниципалитета по имени Гобо.

– А вы, сударь, тоже мне откажете? – спросил король.

Гобо, казалось, колебался.

– Да это всего-навсего мое завещание, – поспешил успокоить его король, – вы можете его прочитать: там есть такие распоряжения, с которыми я хотел бы ознакомить коммуну.

Член муниципалитета взял бумагу.

Король увидел, что Клери принес не только шляпу, о которой говорил король, но и редингот: как и камердинер Карла I, верный Клери боялся, как бы его хозяин не озяб и его дрожь не приняли бы за проявление трусости.

– Нет, Клери, – остановил его король. – Дайте мне только шляпу.

Клери подал ему шляпу, и Людовик XVI воспользовался случаем, чтобы в последний раз пожать руку своему верному слуге.

Затем он произнес твердо, что редко случалось с ним, в жизни:

– Идемте, господа!

Это были последние слова, которые он произнес в своих апартаментах.

На лестнице ему встретился сторож башни, Матей: накануне король, застав его сидящим у камина, довольно резко попросил освободить ему место.

– Матей! – молвил Людовик XVI. – Я третьего дня был с вами немного резок: не сердитесь на меня!

Матей, ни слова не говоря, повернулся к нему спиной.

Король прошел через первый двор пешком и, пересекая его, несколько раз оглянулся, мысленно прощаясь со своей единственной любовью – с женой; со своей единственной привязанностью – с сестрой; со своей единственной радостью – с детьми.

У ворот стоял выкрашенный зеленой краской наемный экипаж; два жандарма стояли у распахнутой дверцы: с приближением осужденного один из них шагнул внутрь и устроился на переднем сиденье; за ним вошел король и знаком пригласил г-на Эджворта сесть рядом с ним сзади; другой жандарм зашел последним и захлопнул дверцу.

По городу тем временем поползли слухи: одни говорили, что сидевший в карете жандарм – переодетый священник; другие говорили, что оба жандарма получили приказ убить по дороге короля при малейшей попытке его похищения. Ни то, ни другое не имело под собой оснований.

В четверть десятого кортеж двинулся в путь…

Скажем еще несколько слов о королеве, принцессе Елизавете и детях, которым король перед отъездом послал прощальный взгляд.

Накануне вечером, после трогательного и в то же время душераздирающего свидания, королева едва нашла в себе силы, чтобы раздеть и уложить дофина; сама же она не раздеваясь бросилась на кровать; на протяжении всей этой долгой зимней ночи ее знобило от холода и ужаса.

В четверть седьмого двери во второй этаж отворились; это комиссары пришли за молитвенником.

С этой минуты все члены королевской семьи стали готовиться к обещанной королем накануне встрече; но время шло, королева и принцесса Елизавета стоя вслушивались в каждый шорох, в каждый звук, оставлявшие короля равнодушным, но приводившие в трепет камердинера и исповедника; женщины слышали скрип отворявшихся и затворявшихся дверей; они слышали крики толпы при появлении короля, они слышали удалявшийся грохот пушек и конский топот.

Тогда королева рухнула на стул и прошептала:

– Он уехал не попрощавшись!

Принцесса Елизавета и наследная принцесса опустились перед ней на колени.

Все их надежды улетучились одна за другой; сначала они уповали на изгнание и тюрьму – тщетно; потом они мечтали об отсрочке – напрасно; наконец, они стали лелеять мечту об освобождении короля по дороге в результате какого-нибудь заговора; но и этой мечте не суждено было сбыться!

– Боже мой! Боже мой! Боже мой! – кричала королева.

И в этом последнем отчаянном призыве к Господу бедная женщина тратила последние силы…

Тем временем карета катила все дальше, и вот она выехала на бульвар. Улицы были почти безлюдны, многие лавочки были еще на замке; ни души в дверях, ни души за окнами.

Приказом коммуны было запрещено всякому гражданину, не являвшемуся членом вооруженной милиции, выходить на прилегавшие к бульвару улицы и показываться в окнах во время движения кортежа.

Низкое мглистое небо не позволяло увидеть ничего, кроме леса пик, среди которых редко-редко мелькали штыки; перед каретой шагом ехали всадники, а впереди них двигалась огромная толпа барабанщиков.

Король хотел было спросить что-то у своего исповедника, да так и не смог из-за шума. Аббат де Фирмонт протянул королю требник: тот стал читать.

Проезжая через ворота Сен-Дени, он поднял голову! ему послышался какой-то необычный шум.

И действительно, человек десять молодых людей, размахивая саблями, выбежали с улицы Боргар и пробились сквозь строй солдат с криками:

– К нам, кто хочет спасти короля!

На их призыв должны были откликнуться три тысячи заговорщиков барона де Батца, известного авантюриста: он отважно подал сигнал, но вместо трех тысяч человек откликнулись единицы. Барон де Батц и с ним еще десяток осиротевших сынов монархии, видя, что поддержки нет, воспользовались замешательством и затерялись в улочках, прилегавших к воротам Сен-Дени.