Грань

— И вот тогда я начал сопоставлять факты по Стивенсону — человеку с репутацией большого любителя молоденьких девушек. Сенатору, частенько выступавшему с лекциями в учебных заведениях. Он родом из Огайо, откуда рукой подать до Чарлстона в Западной Виргинии — удобного места, где они с Албертсом могли назначить Лавингу встречу. Я попросил Клэр внимательнее изучить поведение Стивенсона. Она просмотрела записи о его телефонных переговорах и перемещениях по стране, проверила, не поступало ли раньше жалоб на сексуальные домогательства, от которых он мог, например, откупиться.

Я пожал плечами.

— Как видите, это была только версия, не подкрепленная до поры до времени неопровержимыми доказательствами. И я решился на затею с ГПИ в надежде на то, что Албертс заглотит наживку и попытается навести нас на след Питера Ю.

— Да, я сам видел ориентировку по «Глобал», — кисло ухмыльнулся Уэстерфилд, которому скорее всего опять не понравилось, что ему не сообщили всей правды, хотя на этот раз не преследуя цель отвлечь его внимание от меня.

— Между прочим, — добавил я, — почти нет сомнений, что Албертс расколется.

«Дилемма заключенного»…

У Эллиса тоже накопились вопросы:

— Но похищать девочку-подростка, угрожать ей пытками, использовать головорезов-наемников… Крайне сложная, я бы даже сказал, экстремальная операция. Зачем ему это? И что означал поставленный крайний срок? Информация была нужна ему к вечеру вчерашнего дня.

Для меня самого здесь все было предельно ясно. И я объяснил:

— Надеюсь, главная причина понятна — Стивенсону не хотелось угодить за решетку, а потому он пошел бы на все, чтобы заставить замолчать любого свидетеля, способного связать его со смертью Сьюзан Маркус. Но кроме того, здесь замешано куда больше высокопоставленных людей, чем одни лишь Стивенсон и Албертс.

Уэстерфилд вновь встрепенулся. Его легко возбуждало любое предположение о существовании заговора.

— Кого вы имеете в виду?

— Во-первых, кандидата на выборах в верховные судьи. Голосование в сенате назначено на завтра. А Аманда собиралась вести свой блог о самоубийстве Сьюзан всю неделю, начиная с понедельника.

— Я все еще не вижу связи… — сказал прокурор.

Пришлось втолковать ему, что Стивенсону удалось сколотить коалицию правых сил.

— Но у них большинство всего в один голос. Случись Стивенсону попасть под арест или хотя бы под подозрение в секс-скандале, и коалиция враз развалилась бы. Тогда прощай мечта республиканцев о «своем» верховном судье. Им стал бы демократ. Поэтому я более чем уверен, что здесь замешаны деятели из группы политической поддержки и лоббисты, с которыми прежде был связан Албертс.

При этом глаза Уэстерфилда по-волчьи загорелись.

— Это действительно интересно, — признал он.

— Посмотрите, сколько злобы выплескивается из-за этого, — продолжал я. — Люди, кажется, действительно готовы на все, чтобы именно их партия одержала победу.

«Сейчас в конгрессе слишком много истериков. Их вообще-то везде стало слишком много».

Уэстерфилд посмотрел на Тизли, которая что-то яростно строчила в своем блокноте, а потом повторил:

— Это интересно, Корт. И очень хорошо…

Однако он явно не закончил и ничего хорошего не имел в виду. Я ждал продолжения.

— Но мне придется поднять этот вопрос. — Он откинулся на спинку кресла и вперил взгляд в потолок. Потом с выражением сожаления (едва ли искренним) произнес: — Не лучше ли вам именно сейчас с почетом уйти в отставку?

— С чего бы ему уходить? — удивился Арон.

— А ты не помнишь, как он водил за нос нас — представителей генеральной прокуратуры?

— Выражайся яснее, Джейсон, — сказал Эллис.

— Я имею в виду инцидент с отправкой в тюрьму фургона, в котором не было Кесслеров. Вы поставили нас в идиотское положение.

«Мы не можем оставить все вообще без последствий. Вы беззастенчиво мне солгали».

Теперь я догадался, что Уэстерфилд мог пригласить туда самого генерального прокурора США или кого-то еще из крупных шишек, чтобы те сами побеседовали с героем-полицейским Райаном Кесслером. Вот почему самолюбие Уэстерфилда так пострадало, а быть может, и его карьерные перспективы тоже.

— Думаю, добровольная отставка будет для вас самым мягким из наказаний. И конечно, придется написать докладную с извинениями. Мое начальство должно знать, что вы преднамеренно тянули кота за хвост.

Опять дурацкое клише. Неужели ни один судья во время процесса не сделал ему замечания за использование неуместных фигур речи?

— Само собой, я позабочусь, чтобы вам сохранили стаж и пенсию, — продолжал Уэстерфилд. — А вы уйдете спокойно в какую-нибудь частную охранную фирму. В зарплате только выиграете, уверяю вас. Могу даже сам вас кое-кому порекомендовать.

— Джейсон! — попытался прервать его Эллис.

— Мне очень жаль, поверьте. — Лицо Уэстерфилда снова выразило беспокойство. — Но если вы на это не пойдете сами… Как ни прискорбно, но встанет вопрос, о котором мне стало известно, — речь о неких несанкционированных действиях.

Я почувствовал, как взгляды всех присутствующих уперлись в меня.

Значит, Уэстерфилд знал обо всем, а стало быть, нащупал мою точку уязвимости. И чертовски эффективную.

— Так что не лучше ли нам ударить по рукам? — предложил прокурор. — И мирно разойтись каждый своим путем. Вы еще не устали подставляться под пули, Корт?

«Стратегия конкуренции» Нэша, названная так по имени известного математика Джона Нэша, весьма популярна среди теоретиков игр и, кстати, одна из моих любимых. Вкратце суть ее такова. Есть два игрока, каждый из них желает получить часть чего-то, что можно поделить. Возьмем, например, двух начальников, которые должны пользоваться услугами одной и той же помощницы, но ее рабочее время ограничено всего сорока часами в неделю. Каждый из участников игры пишет на клочке бумаги количество часов, на которые он претендует, не зная, сколько просит оппонент. Если в сумме их запросы равны сорока часам или менее того, каждый получает помощницу в распоряжение на нужное ему время. Если же их суммарные запросы слишком велики — помощница не достается ни тому ни другому.

И вот сейчас я сам стал предметом такой игры в «торговлю» между Эллисом и Уэстерфилдом.

Но теория игр неизменно срабатывает только при условии, что правила соревнования заранее четко определены и известны участникам. В игре, развернувшейся сейчас на наших глазах, ни один из противников не подозревал об еще одной ее особенности: что предмет их спора — то есть я сам — тоже может включиться в игру.

По мере того как Уэстерфилд и Эллис вели «торговлю», предлагая друг другу варианты компромиссов, я даже не пытался вмешиваться. И перебил их под самый конец споров.