Гранатовые поля
Шрифт:
Вот только логика их решения не имела значения для Рэйчел. Она была слишком занята тем, что ненавидела меня.
— И подумать только, — насмехалась она. — Если бы мы действительно приняли бы на работу приличного врача, возможно, мой сын был бы жив.
Я вздрогнула, воздух вырвался из моих легких, как будто она ударила меня в живот. Она не могла думать, что смерть ее сына — это не моя вина.
Нет, она думала именно это. Оно было там, в её взгляде, обвинение.
— С тех пор как ты начала работать, в этой больнице умерло больше людей, чем за последние годы. Потому что нам пришлось нанять Идена.
Рэйчел
Часть меня, в глубине души, знала, что это были гневные слова. Что мать выходила из себя, а я была легкой мишенью. Но другая часть меня, оголенная и уязвимая, уставшая и печальная, задавалась вопросом, есть ли в её словах доля правды.
Была ли я плохим врачом? После окончания медицинского колледжа я не подавала никаких заявлений в ординатуру нигде, кроме Мемориальной Больницы Куинси. Но если бы я расширила круг поиска, получила бы я другие предложения? Или они сочли бы меня недостойной?
Мой кофе уже остыл, когда доктор Андерсон нашел меня в зоне ожидания, сидящую на том же неудобном стуле.
— Талия, вот ты где. Хорошо. Я не был уверен, что ты уже пришла с перерыва.
— И-извините, — я заставила себя подняться на ноги. Мои колени были слабыми. Голова кружилась. — Вам что-то нужно?
— Нет. Просто хотел сказать, что доктор Эррера приехал, так что ты можешь ехать домой. Увидимся в понедельник.
— О. Конечно, — я кивнула, но не двинулась с места. Ладонь вокруг моего кофе тряслась, и если бы не крышка, он бы пролился мне на руку.
— Эй, — он подошел ближе, коснувшись моего локтя. — Ты в порядке?
— Просто долгая ночь.
— Да, ты права. Отдохни немного, Талия.
— Вы тоже, — еле выдавила из себя я.
Вчера поздно вечером он сказал мне, что я спасла жизнь той матери. Что её дети получат одного из своих родителей, потому что я была там, чтобы помочь ей. Он сказал, что для него было важно, чтобы доктор Мерфи помог ему с мальчиком, и что для него было большим облегчением доверить мне маму.
Я была хорошим врачом. Он не оставил бы меня с этой женщиной, если бы не доверял мне. Верил в меня.
— Я хороший врач, — шептала я про себя.
Это заверение не остановило слезы. Но я смахнула их, взяв сумочку и ключи из шкафчика, и поехала домой.
Я припарковалась в гараже, и в тот момент, когда джип остановился, слезы хлынули как приливная волна. Они текли по моему лицу, я всхлипывала, моя грудь неудержимо сотрясалась.
В один момент я сжимала руль, отдавая свою боль темноте. В следующий момент дверь джипа открылась, и пара сильных рук обхватила мое тело.
Фостер втащил меня в дом, прижался губами к моим волосам и прошептал: — Талли.
Как больно. Боже, как было больно. Всё моё тело разрывалось на две части.
Он прижал меня к своей груди, крепко обнимая.
Пока я рыдала о жизнях, которые я не смогла спасти.
И о тех жизнях, которые я спасла.
23. ФОСТЕР
— Дыши, — пробормотал я, прижимаясь к волосам Талии в центре нашей кровати. — Дыши.
Она продолжала плакать, прижимаясь к моей груди так крепко, что казалось, будто она пытается зарыться в мое
тело. Она плакала так сильно, что её тело спазмировалось при каждом всхлипе. Передняя часть моей рубашки была мокрая от её слез. А моё сердце... блять. Моё сердце едва могло выдержать это.Это был не первый раз, когда у неё была тяжелая ночь в больнице. Кто обнимал её после тех ночей? Кто был рядом с ней, когда это должен был быть я?
— Дыши, любовь моя, — мне нужно было, чтобы она перестала плакать. Мне нужно было, чтобы она дышала. Я крепче сжал руки, желая забрать эту боль и поглотить её. — Всё будет хорошо.
Она кивнула, ее кулаки сжали мою майку и скрутили её в своей хватке.
— Я не могу...
Остановиться. Она не могла остановиться.
— Вдох и выдох.
— И-извини, — заикалась она.
— Всё в порядке.
Я целовал её волосы, обнимал её, пока всхлипывания не перешли в хныканье. Её грудь сотрясалась от икоты, и поток слез, в конце концов, иссяк.
— Прости, — сказала она, переместившись с моих коленей, чтобы сесть самой, скрестив ноги на матрасе.
— Тебе лучше?
Я заправил прядь волос ей за ухо и поймал одну из последних слезинок большим пальцем.
— Уф, — она фыркнула, вытирая щеки насухо. Затем она закрыла глаза, опустив лицо на руки. — Прости.
— За что ты всё время извиняешься?
— За то, что плачу.
— И что? — я потянул ее за запястья, опуская руки вниз, чтобы видеть её лицо.
Она отрывисто втянула воздух.
— Я не люблю плакать перед людьми.
— Я не люди. Я мужчина, который любит тебя. В слезах ты или нет.
Она вздохнула, её плечи опустились. Затем она оглянулась на открытую дверь спальни.
— Где Каденс? Она ведь не видела этого? Дерьмо.
— Её здесь нет. Здесь только мы. Мама Мэгги пригласила её на очередное игровое свидание. Я высадил её за десять минут до твоего приезда.
— Фух, — Талия снова закрыла глаза. — Вот тебе и жизнь в в моей эмоциональной скорлупе.
— А? — о чем она говорила? — Это что-то вроде врачебной терминологии, обозначающей дистанцию между тобой и твоими пациентами?
— О, нет. Это то, что сказала Лайла. Из-за этого мы и в ссоре.
Ссоре, о которой она мне ничего не рассказала.
— Она сказала, что у меня эмоциональная скорлупа, — Талия фыркнула. — Она была рада, что ты приехал в город, потому что с тех пор, как ты здесь, я за несколько дней проявила больше эмоций, чем за многие годы. Что бы это ни значило. Я постоянно проявляю эмоции, но, видимо, не те уродливые, которые она хочет видеть. Мы поссорились из-за этого. Вот почему мы не разговариваем.
Я коснулся её лица, большим пальцем провел по скуле. Но я держал свой гребанный рот на замке. Ей не понравится то, что мне придётся согласиться с Лайлой.
— Разве это похоже на эмоциональную скорлупу? — Талия вскинула руку, ее подбородок снова задрожал.
Мой большой палец продолжал поглаживать её кожу, а губы оставались сомкнутыми.
Талия изучала мое лицо, затем ее глаза расширились.
Проклятье. Мне не удалось от неё этого скрыть.
— Ты тоже так думаешь, не так ли? — её подбородок задрожал. — Что я живу в эмоциональной скорлупе?