Гранд-Леонард

Да, Элинор несколько приободрилась, узнав, что Рамон хранил немного мяса и рыбы в самом глубоком и холодном подвале. Ужином тоже осталась довольна. Но на следующее утро он наблюдал ее в том же состоянии, которое все портило. Когда она поймет: им надо принять новую реальность и работать над ее улучшением, а не сожалеть о том, что стало недоступно? Что не пускает ее в вольный полет? Не мучается ли она от угрызений совести из-за оставленного сына? У самого Рамона не было детей, и он не знал, каково это – бросить того, кого породил, насколько это сложно вообще и для нее – в частности.

Мужчина отшвырнул газету на край постели: тяжелые мысли уже давно увели его от смысла печатных строк. Элинор до сих пор не вернулась. Поход вниз, в душ, обычно занимал у нее полчаса. Он знал это, потому что первые четыре дня спускался с любимой по ее же просьбе и ждал в коридоре, пока она помоется. Ее пугала тишина и темнота первых уровней. Сегодня же Элинор заверила, что справится одна. Нет, даже настояла, чтобы Рамон не ходил. И вот уже более сорока минут прошли с тех пор.

Он умылся над тазиком, натянул шорты и направился к выходу, захватив свой верный фонарик. Не могло ничего случиться, но и эта небольшая задержка беспокоила.

Его шаги разносились по лестничным площадкам шаркающими волнами. Свет наружного мира через колодец в потолке уже захватил часть пролета, оттеснив ворох теней к стенам. Неплохо было бы прогуляться, послушать, как шипит неподалеку город в рабочей лихорадке… Но нельзя. Пока что нельзя выйти. Чуть за порог – их обнаружат и выкинут за территорию, да еще и полицию вызовут.

Уже подходя к коридору перед душевыми, Рамон заподозрил неладное. Тишина. Темнота. Генератор не работал. Вода не шумела.

– Элинор? – кинул мужчина в кромешную пустоту, открыв дверь, – его голос гулко отразился от плиточных стен. Глупо. Ясно же было, что ее тут нет. Полоса белесого света пронеслась по абсолютно сухому полу, затем скользнула по стене. Полотенце висело на крючке, на деревянной скамье под ним лежал кусок мыла. Она будто бы правда хотела принять душ, а потом передумала. И направилась… куда?

– Элинор! Любимая!

Он отчаянно метал слова, обошел каждое помещение первого уровня, и тревога постепенно мутировала в ужас. Куда она могла деться? Пойди наверх – точно не разминулись бы. Двери на улицу все так же надежно запечатаны. Остается только…

– О, Элинор, зачем… зачем?! Неужели ты!.. – Рамон кинулся в подвал и облегченно вздохнул, нащупав нить поисков. Когда они поднимались из подземных помещений в день побега, Рамон закрыл за собой эту дверь, а теперь видел, что она зовуще раскрыла проем-пасть.

Прыгая через две ступеньки, мужчина летел вниз и звал.

Верхний ярус подземного уровня. Центральный пешеходный тоннель. Если она решила вернуться в Леонард, то, скорее всего, уже поздно. Фора в сорок минут позволяла Элинор быть на том конце коллектора. Хотя… Какова вероятность, что она сориентировалась в хитросплетениях коридоров и лестниц, оказавшись в них лишь во второй раз?

Уже на середине спуска на транспортный ярус Рамон что-то услышал. Доля секунды – и снова тишина. Он не успел понять, крик это был или лязг металла, но звук шел сверху. Рамон рванул обратно на верхний ярус. Остановился, не зная, налево двинуться или направо, и слушал с замиранием сердца. Снова звук. Далекий, едва уловимый, но реальный. Все-таки лево. Он смело миновал несколько коридоров, прилегающих к широкому тоннелю с обеих сторон. Там скрывались одни тупики: заваренные, либо закрытые на сверхсложные замки входы в подвалы зданий. Элинор бы в них точно не заблудилась.

Замедлил шаг, Рамон стал ступать осторожно, почти бесшумно. Хотелось позвать, но боялся заглушить звук, когда тот повторится. Минута, а то и больше, в компании лишь фонарного света и отдающегося в ушах стука крови. Могло ли это быть что-то другое? Ну, нет, что за глупости. Крысы так не шумят, а люди… Чего им тут делать? Стоп! Снова звук. Звуки! Шаги, жутковато усиленные эхом, уже гораздо ближе. В одном из коридоров по правую руку, вне сомнения.

– Элинор! Элинор!

Снова звук. Голос. Это она!

Рамон тяжело выдохнул. Она здесь, она не ушла, не бросила его!

– Элинор!

– Рамон? – ее голос был выше, чем он привык, – из-за страха. – Рамон, я здесь! – женщина выскочила из-за угла и влетела в него, вцепилась обеими трясущимися руками.

– Как я рад, что ты не ушла далеко, как я рад....

Элинор, содрогаясь и всхлипывая, пролепетала:

– Я думала, мне отсюда уже не выбраться.

– Все хорошо. Ты довольно далеко ушла, это правда. Но не думала же, что я не смогу тебя найти? – спросил он не без самодовольства. – А что с твоим фонариком?

– Не знаю. Может, батарейки сели. Он погас, когда я была далеко от лестницы. Это кошмар, Рамон! Я будто ослепла. Шла, выставив вперед руки, боялась страшно, что свалюсь в какую-нибудь яму или шахту. Пыталась найти дверь… И находила, несколько дверей…

– Но все были закрыты…

– Да.

– Глупенькая, я же говорил тебе, что проверял эти коридоры и что все выходы, кроме нашего, бесполезны.

– Ну и что? Я запаниковала, понадеялась на чудо.

Его плечо мгновенно намокло от слез.

– Все хорошо, милая, – снова стал приговаривать Рамон, поглаживая совсем потерявшую самообладание женщину по голове и спине. Прошло несколько минут, прежде чем они вышли из объединяющего транса спасенной и спасителя.

– Давай двигаться обратно. Не хватало еще, чтоб и у меня батарейки сели, – эти слова подстегнули Элинор, словно кнут. Она заспешила туда, куда унесся луч фонаря, и чуть ли не перешла на бег, увлекая Рамона за собой. Надо же, как ее пробрало.

Их маленькое приключение будто оживило нечто такое, что впало в спячку в момент побега из Леонарда. Впервые за все время пребывания в оазисе Элинор с большим желанием помогала готовить, улыбалась вполне искренне. А ближе к вечеру Рамон отыскал на полке книгу с рецептами, и она вызвалась приготовить вкусное блюдо, которое сделало бы конец дня совершенно чудесным. Рамон, лишь несколько часов назад содрогавшийся при мысли, что любимая могла просто уйти и не вернуться, в радостном изумлении наблюдал за развитием событий. Порыв Элинор, кажется, привел к тому, что она начала пересматривать отношение к самому месту, а также к действиям и планам Рамона. Они могли сблизиться еще больше, расслабиться и зажить так душевно, как давно желали.

– За твой кулинарный талант, – провозгласил Рамон, поднимая бокал с вином. С большой неохотой он в свое время тащил две бутыли красного, а теперь благодарил себя за прозорливость и за силу воли. С ума сойти, сколько раз он шел по коллектору, по всем этим лестницам и мертвым местам…

– Думаешь, хорошо вышло? По-моему, я пересолила, – с шутливым вздохом самокритики сообщила Элинор. В свете свечи она, сама того не зная, надела маску загадочной красоты. Может, дело было в выпитом на тот момент вине, но она улыбалась именно так, как Рамон и хотел, как представлял на картинах их совместных дней. Ради воплощения своих фантазий в жизнь он и делал все, что делал: таскал тяжести, мастерил, врал жене. Наконец, жизнь стала выплачивать ему вознаграждение.