Грани бытия. В поисках смысла. Сборник
Шрифт:
От деда осталась лишь папка с разрозненными листами воспоминаний и фамильный альбом, где под каждой фотографией он заботливо напечатал, кто и когда изображен на снимке. Добротные, качественные снимки 1908–1912 годов, на твердой картонной основе с адресом и медалями фотографов. Я очень любил их рассматривать. Прапрадед у рояля, на другом снимке он на даче с женой (второй) француженкой. Её он привез ее из Марселя. Оттуда же и чудный графинчик для водки, который сверкает гранями в нашем серванте и по сей день. Был на снимках и прадед, в 1906 году молодой и веселый гардемарин у пушки на бастионе Петропавловской крепости. На одной из последних фотографий 1936 года у прадеда изможденное лицо, с уставшим от жизни взглядом. Не прошли даром беспредел революции, гибель родни, Бутырская тюрьма
Помню, однажды я сидел с моим классруком, госпожой Морквене, в писательском кабинете отца. Мы в перерывах между уроками пили чай. (Когда меня выпускали из больниц, ко мне домой приходили учителя, и поэтому я не отстал от своих бывших одноклассников. Спасибо моим школьных учителям, пожизненное). Так вот, «тамста» Морквене вдруг заинтересовалась вензелями на серебреных ложечках с буквой «О». Я ей объяснил, что это наше фамильное серебро. Затем она стала рассматривать предметы, которыми отец украсил стену над письменным столом.
Среди прочего, ее внимание привлекла фотография русского броненосца «Сисой Великий» в Порт-Артуре. На снимке 1900 года даже виден кусочек китайской стены, сползающий по склону к бухте. В правом углу этой фотографии под стекло была вставлена карточка моего прапрадеда, командира броненосца. На фотографии мой прапрадед, Мануил Васильевич, запечатлен в адмиральской форме с “орлами на плечах”, с "классической”, соответствующей IV рангу табели о рангах, бородой патриарха, разведенной надвое.
Мой классрук, г-жа Морквене, была историком, и у нее глаза полезли на лоб, когда она прочитала фамилию командира броненосца.
– "Это кто?”. А я смутился и промямлил, что «кто-то там, точно сам не знаю». Ведь не стал бы я пересказывать г-же Морквене страницы из книги Новикова-Прибоя "Цусима”, или то, что мои предки жили в Санкт-Петербурге и были верными сатрапами царя. В Литве к учителям обращаются только «Тамста мокитоя» (уважаемая учительница). И только их по фамилии мы различали. Ни одного имени или отчества литовского учителя за все 11 лет я так и не узнал.
После поступления в Ленинградский институт, я продолжал исследовать свои фамильные корни. Фамилия Озеров, надо признать, достаточно в России распространенная, но известная людям благодаря комментатору Николаю Озерову, ныне покойному, поэту Льву Озерову и режиссеру Юрию Озерову.
За четыре года учебы я перелистал тысячи книг, выписывая всех Озеровых, попадавшихся мне на глаза. Записи копились и постепенно выписками был забит мой письменный стол. Кое-что пришлось отвозить домой, в Вильнюс, на хранение отцу. Он, помнится, вначале приветствовал мои поиски, с интересом читал записи с набором имен и дат, но затем отношение его переменилось. Он стал как-то искоса поглядывать на меня, читавшего, к примеру, взахлеб выписку про очередного Озерова, "сосланного Екатериной на Нерчинские рудники за призывы к недовольству среди гвардейцев”, и демонстративно трогать слюнявым пальцем мой лоб. Не болен ли я?
Я видимо был похож на безумца, который не мечтал залезть "девке под юбку” или найти в жизни более серьезного дела, чем просиживание молодых лет в архивной и библиотечной пыли. Да, с девочками я был суховат, носил то, что мне давал в каждый мой приезд отец, питался в рабочей столовке около нашего общежития бесконечными солянками и "азу”. Чувство, что где-то лежит ключ к разгадке моего прошлого, все время двигало меня вперед, придавало сил и крепило надежду на успешный исход моих родословных изысканий.
Принадлежность предков к дворянскому сословию дает почти 100 % гарантию, что сохранились поколенные росписи в одной из 6-ти дворянских книг какой-нибудь российской губернии. Кроме того, многие дворянские роды изучались и публиковались генеалогами. Даже, если предки не были дворянами, но служили в городах чиновниками или в церквях, то они, наверняка, отмечены в дореволюционных "Адрес-календарях" российских губерний.
Основная проблема с моими разысканиями была в том,
что я мог лишь предположительно определить родственные отношения между Озеровыми, даже указанными в разборных десятиниках одной и той же вотчины. Версий было много, но разброс фрагментов, и гипотетичность родовых ветвей, придавало моим занятиям, в глазах отца, сильный привкус шарлатанства.Когда в очередной свой приезд, я сразу завел разговор о новых открытиях, отец хмуро посмотрел на меня, и сказал, "ты совершенно не думаешь о своем будущем. Как бы ты не стал последним в нашем роду". У нас не было родственников Озеровых. Я процитировал ему А. П. Флоренского, написавшего в "Именах", что "Константин – характерное имя падающих культур, кончающихся направлений мысли и отдельных родов". Мы посмеялись, правда, не очень искренне. Затем я положил перед отцом двадцать отксерокопированных страниц из работы А. Сиверса "Родословие Озеровых". Там были поименно расписаны все 126 Озеровых (12 колен) из 2-ой линии, включая моего деда Валерия Григорьевича. Эту книгу А. Сиверса мне дал почитать, подрабатывавший тогда в библиотеке имени Салыкова-Щедрина мой друг и однокурсник Дмитрий Юрьевич Шерих, ныне главный редактор «Ведомостей» в Сант-Петербурге.
Более 500 Озеровых были расписаны в 9-ти линиях рода, связующее звено между которыми "едкостью времени истребилось". Соглашаясь с фактом, что "легенды" об иностранном происхождении были на ходу у многих исконно российских дворянских родов, я не мог оставить без внимания запись деда в своих мемуарах, что наши "предки пришли из Чехии еще во времена Куликовской битвы".
В США, в прекрасных фондах университетской библиотеки, я сделал интересные открытия. Но при этом я запутался окончательно. Без стакана водки стало невозможно разобраться в "шатаниях" Озеровых по европейским государствам. В польском биографическом словаре были указаны дворяне с фамилией Озория, а герб Озория "якоби в 1396 року з Чех прзинесен". В чешском гербовнике в описании герба Орозовцев написано: " наистарши знами предок нашего роду, Фридрих Ян, походал з России на преломе 11 и 12 сторочья”. В чешских летописях упоминаются паны Озорови (1450 г.). Я, как собака-ищейка, сбился со следа и начал бегать по кругу: Чехия-Польша-Россия и обратно. Происхождение моих предков стало казаться "темным и непонятным, как история мидян”. Примечательно, что у польских и чешских Озеровых почти одинаковый герб – колесо с крестом. Среди далматских благородных родов есть Орзы. В испанских биографических словарях я обнаружил целый сомн "христианских кабальеро” Озорий и Озоресов, упоминавшихся в одном ряду с "кабальеро” Сааведрами, предками автора «Дон-Кихота». Эти кабальеро во времена реконкисты также могли быть моими родственниками, раскиданными за столетия по всей Европе. В «Песне о Роланде» упоминается баварский рыцарь Ожер.
На гребне каждого сгиба отечественной истории с 15-го века я вижу "своих”. Среди них были бояре, боярские дети, московские и провинциальные дворяне, наместники, воеводы, стряпчии и стольники, стрельцы, потешные солдаты, гренадеры, гвардейцы, генералы, сенаторы, губернаторы и дипломаты, драматурги и предводители дворянства. Сомневающийся, смотри работу А. Сиверса "Родословие Озеровых”. Известия Русского генеалогического общества. т.4. СПб, 1911 г.
Знание истории через генеалогию приучает мыслить конкретно, а не абстрактно. Не "цельными мазками” концептуальных утверждений, а "точками” правды жизни отдельных личностей. История складывается из мириады точек. Человеческие деяния часто теряются в тени бытоописаний царей и выпадают из социологических схем в головах теоретиков.
Также, познакомившись с послужными списками конкретных людей, я перестал думать о российских военных, как о генералах Иволгиных и Скалозубах. Россию собирали, строили и защищали миллионы серьезных, умных и талантливых людей. От них потом отталкивались "маргиналы” Пестели и Керенские.
Из моего родословия, я знаю, что в 1487 г. дети боярские князя Андрея Можайского (кстати, брата Ивана III) Нечай и Лиходей Озеровы со своими людьми "жгли села и грабили литовские волости”, даже "Пречистую церковь выбрали, што коли было”. В чем Иван III обещался королю польскому Казимиру разобраться.