Грани миров
Шрифт:
— Сделайте у нотариуса копии и заверьте, а подлинники не отдавайте — могут потерять. И со свидетельства о смерти тоже сделайте копию. Еще, наверное, нужно будет взять справки у управдома и из школы — вам скажут.
— Спасибо, — она осторожно взяла бумаги и, закрыв шкатулку, положила их на крышку. — Я напою вас чаем, ладно? А то вы у вашей сестры Людмилы не попили. Почему вы там не остались — не хотели встречаться с Андреем или обиделись на меня?
— На тебя? — слегка смутившись, изумился Сергей. — Простите, на вас. С какой стати я должен на вас обижаться?
— Говорите мне «ты», ничего страшного. Просто Людмила решила, что я ваша
— Ну, я думаю, большой беды от этого не случилось, — усмехнулся он.
— Просто потому, что Людмила ведь встретится когда-нибудь с вашей женой, и вам всем может быть неприятно.
Ее опущенные ресницы на миг дрогнули, и Сергей едва не расхохотался — маленькая хитрющая девчонка! Нет, что бы спросить в лоб: «женаты вы, дяденька, или нет?». Ладно, любопытство сгубило кошку, помучайся, детка, в неизвестности.
— Думаю, что в этом случае особой катастрофы тоже не произойдет, — губы его тронула загадочная улыбка.
Наташа незаметно вздохнула и ушла на кухню за чайником. Вернувшись с оставшимися от поминок по Лизе бутербродами, она разлила чай, села напротив Сергея и долго в задумчивости размешивала сахар в своем стакане, позвякивая чайной ложкой.
— Мне ваша сестра Людмила очень понравилась — такая смелая и сильная женщина! Как она это сказала — нужно радоваться жизни сегодня, иначе завтра даже вспомнить будет нечего. Мне кажется, она по своим взглядам субъективная идеалистка — как Кант.
— Разве вы на первом курсе уже изучаете философию? — удивился Сергей.
Наташа покраснела до кончиков ушей.
— Нет, у нас пока была только история КПСС. Это я у Лизы в учебнике посмотрела. У них, когда она училась, был старичок-преподаватель по философии — субъективный идеалист.
— Да ладно!
— Серьезно, — девушка оживилась. — Он каждого студента рассматривал, как комплекс ощущений — приятных или неприятных. В зависимости от этого ставил оценку, а готовиться у него было бесполезно — хоть учи, хоть не учи.
— Ну, для этого не обязательно быть субъективным идеалистом, таких преподавателей пруд пруди. Особенно если старые, то они вообще могут быть с маразмом.
— Нет, он был точно субъективный идеалист, Лиза говорила, у него все признаки. Ей он поставил пятерку — она вызывала у него положительные эмоции. Ее вообще все любили.
Неожиданно она закрыла лицо и горестно заплакала.
— Наташа, не надо! — усадив ее на диван, Сергей сел рядом и обнял за плечи, тихонько покачивая, как ребенка. — Тихо, тихо, девочка, не надо. Что поделаешь, надо жить.
— Да, — она подняла распухшее от слез личико. — А вы могли бы… вы могли бы меня поцеловать? По-настоящему?
Застигнутый врасплох Сергей смутился и убрал руку с ее плеча.
— Знаешь, Наташа, я…
— А я вас могу, поцеловать, вот!
Обхватив руками его шею, она неумело прижалась губами к его рту. Сергей, взяв ее за плечи, немного отодвинул и чуть насмешливо оглядел с ног до головы.
— Ну, и что ты хочешь этим доказать?
— Что вы мне нравитесь, и я не хочу, чтобы, как говорит Людмила, завтра мне нечего было вспоминать.
— Я смотрю, Людмила произвела на тебя сильное впечатление.
Наташа вдруг обмякла в его руках, закрыла глаза и жалобно попросила:
— Поцелуйте меня, пожалуйста, почему вы не хотите меня поцеловать? Разве от этого случится что-то плохое?
— Нет, конечно, ничего плохого от этого не случится.
Он осторожно поцеловал подставленные
ему губки, которые отвечали неумело, но очень страстно, потом соленые от слез щеки и, наконец, тоненькую девичью шейку. У него вновь начала кружиться голова, и неожиданно тело утратило над собой контроль. Наташа, почувствовав закипавшее в нем желание, торопливо спросила:— Хотите, я разденусь, да?
«Черт знает что, а может она уже и не девушка — теперь рано начинают. Возможно, как раз это ей сейчас и нужно, чтобы прийти в себя».
При виде обнаженной девичьей груди Сергей престал себя сдерживать. Обхватившая его за шею Наташа слабо вскрикнула, но продолжала крепко прижимать к себе. Когда порыв страсти миновал, он немного отодвинулся и, увидев следы крови на девичьих бедрах, похолодел:
— Ты с ума сошла! Зачем ты это сделала?
Она с беспечным видом легла на спину и закинула руку за голову.
— Ничего страшного тут нет, не волнуйся — я не собираюсь разрушать твою семью. Но ты у меня будешь первый и последний. Ночь моя — бред о тебе, день — равнодушное: пусть!
Услышав это, Сергей испустил нечто среднее между стоном, вздохом и смешком.
— Детка, лучше бы ты продолжала изучать Канта — тебе нельзя читать Ахматову, ты слишком впечатлительна! Или переключись на классиков — на графа Толстого, например. Или на Стендаля — он тебе расскажет о суровой реальности.
— Я Толстого не люблю, нас в школе с «Войной и миром» достали. А Стендаля я только «Красное и черное» читала — в девятом классе. Лиза принесла из библиотеки, а я у нее потихоньку утащила книгу и за ночь прочитала в туалете. «Пармскую обитель», жалко, не успела — только начала, а мама проснулась и отняла, сказала, что мне еще рано такое читать. И Мопассана мне не разрешали. А сейчас в нашей библиотеке не достанешь — все на руках.
— Да, смотрю, тебя сурово воспитывали, но результат-то, как оказалось, равен нулю. Не стыдно тебе было соблазнять взрослого серьезного дядю?
— Разве я соблазняла? Мне просто… Ну, сама не знаю, что со мной стало. Но мне все равно, — взяв его руку, Наташа перевернула ее, коснулась губами ладони, а потом, как котенок, потерлась об нее щекой, — а если у меня будет от тебя ребенок, я буду только счастлива. Твоя жена ничего не узнает, не бойся, и я ничего от тебя не потребую.
От такого заявления у Сергея уже не то, что кровь застыла в жилах — у него даже живот свело судорогой. Все дамы, с которыми ему приходилось прежде общаться, обычно сами заботились о подобных нюансах, и проблем у него никогда не возникало. Надо же было ему сейчас так нелепо влипнуть — оставив с носом интеллигентную Валю Синицыну, ускользнув из сетей коварной Лины и проигнорировав кокетку Аиду, попасться на нехитрую удочку вчерашней школьницы! Счастье еще, что эта малышка считает его женатым человеком — ну и пусть пока считает. Ладно, безвыходных ситуаций не бывает — что-нибудь можно будет сообразить, да и с первого раза редко беременеют.
Немного успокоившись, он вздохнул, ласково провел рукой по волосам девушки и шутливо их взъерошил — в конце концов, она была всего лишь милым ребенком, которому вовремя не дали прочитать Мопассана. Возможно, из-за этого она и решила поиграть в романтику. Наташа, однако, словно ждала сигнала — тут же потянулась к нему, обхватила за шею и начала осыпать короткими страстными поцелуями его глаза, губы, подбородок, шею. Она вся прямо-таки горела и до чего же была сладкая со своими неумелыми поцелуйчиками, паршивка!