Грани миров

— А по какой причине не возникла бактериемия у второй свинки и других двух мышей?

— Не знаю, не могу этого объяснить. Честно — не знаю. Парадокс.

— Да, загадка, — Петр Эрнестович взял снимок и еще раз внимательно вгляделся в напоминавшие иероглифы черточки и полоски. — А почему ты, собственно, взялся за это исследование? Разве это входит в план твоей работы?

— Меня попросили хорошие знакомые. Видишь ли, из-за этих бактерий санэпидстанция не допускает их молокопродукты к продаже, и их можно понять — ты сам видел, как эти палочки внешне и в смысле теллуровой пробы смахивают на corynebacterium diphtheriae. С другой стороны, в районе за двадцать лет не было ни одного случая дифтерии, поэтому эпидемиологам бить в набат и вешать на себя лишних собак тоже не хочется. Вот меня и попросили дать заключение о том, что это непатогенные микроорганизмы.

Петр Эрнестович нахмурился:

— Это следовало сделать официально, а не проводить в институте частное расследование. О каких молокопродуктах идет речь?

— Петя, — проникновенно произнес младший брат, — только не сердись, ладно? Ты помнишь сыр, который я привез тебе на день рождения? Я, собственно, привез его для исследования, он весь нашпигован живыми бактериями.

Взгляд Муромцева-старшего вспыхнул гневом:

— Ты… сошел с ума, Сергей? Иначе я не могу объяснить твоего поведения! Ты привозишь домой зараженный сыр и спокойно смотришь, как его едят… сколько человек в тот день было у нас в гостях? Семь плюс нас четверо и еще Сурен Вартанович — двенадцать человек! Как я теперь должен смотреть всем им в глаза?

Сергей был сражен.

— Никто из тех, кто годами ел этот сыр, не страдал никакими заболеваниями, — растерянно возразил он. — Только поэтому я…

— Надеюсь, мне не нужно читать тебе, кандидату наук, лекцию о возможном латентном течении болезни? Ладно, сейчас я, прежде всего, хочу взглянуть на твоих животных.

— Утром я проверял — и свинки, и мыши были в полном порядке.

— Посмотрим, посмотрим, — Петр Эрнестович предупредил секретаршу, что идет в лабораторию к брату и, набросив на плечи халат, широким шагом зашагал по коридору.

Сергей плелся следом, мысленно проклиная весь свет, и уже, открывая дверь в «инфекционную», куда обычно помещали зараженных животных, уныло повторил:

— Да проверял я утром, убедись, если не веришь. Они промаркированы — синим те, у которых после введения культуры возникла бактериемия, а зеленым…

Он вздрогнул, и растерянный взгляд его уперся в стеклянную перегородку, за которой находились мыши — две из них, промаркированные зеленым, неподвижно лежали, вскинув лапки кверху. Две другие спокойно грызли в углу насыпанный им корм и, похоже, чувствовали себя не хуже, чем обычно. Петр Эрнестович торопливо шагнул вперед и, приподняв сетку, закрывавшую террариум, отстранил брата.

— Не трогать, — отрывисто произнес, разглядывая погибших животных, — я сам проведу анализ. Кстати, почему здесь последняя надпись Clostridium perfringens?

Сергей с недоумением взглянул на приклеенную к стеклу длинную бумажную ленту — помещая в террариум зараженных животных, сотрудники обычно помечали, какая культура и когда была им введена. Сам он поставил дату, когда поместил сюда мышей, но название культуры писать не стал — что писать, когда не знаешь, с чем имеешь дело. Теперь же рядом с его датой было криво накарябано карандашом Clostridium perfringens. Неожиданно он столкнулся глазами с заглядывающей в приоткрытую дверь Асей с перевязанным горлом — она манила его рукой, и губы ее, беззвучно шевелясь, явно говорили: «Иди сюда!». Сергей сначала отмахнулся, но руки Аси так отчаянно зажестикулировали, что он сделал по направлению к ней два шага и с досадой спросил:

— Ну, что такое?

— Сережа, — громко просипела она, позабыв о субординации, — ты только не сердись, это я во всем виновата, а Володя просто не знал.

— Чего не знал? Ася, можно потом, а?

— Я просто, чтобы ты знал — он думал, что эти мыши…

Она запнулась, а Петр Эрнестович, различив слово «мыши», резко обернулся:

— Не шепчитесь там, что вы хотели сказать о мышах?

— Я просто… — она мило покраснела и потупилась. — Я утром перепутала и взяла этих мышей для нашего стажера — он работает с клостридиями. Я не знала, что Сергей Эрнестович с ними работает — потом только разглядела его подпись.

Сергей мгновенно сообразил, в чем дело — этот нахальный рыжий Володя утром открыл террариум и вытащил его мышей для своих опытов, а дура-Аська готова покрывать бесстыжего стажера ценой, можно сказать, своей головы. Нашлась тоже жена декабриста!

— Где этот наглец? — свистящим шепотом спросил он.

Взгляд его так сверкал, что Ася испуганно попятилась.

— Он… он к зубному пошел, у него зуб…

Петр Эрнестович отстранил кипевшего злостью брата и очень мягко сказал перепуганной лаборантке:

— Простите, вы не могли бы мне все же объяснить, что случилось с этими мышами? Я просто хочу знать, вы не волнуйтесь так сильно.

— Я утром по ошибке ввела им культуру Clostridium perfringens — стажер Плотников получил культуру газовой гангрены и попросил проверить ее на токсигенность.

— Как же — ты ввела! — Сергей угрожающе потряс кулаками. — Он сам вытащил мышей без спроса, а то я его не знаю! Где он, я ему шею сверну? Вытащить инфицированных животных из клетки! Я ему такую характеристику напишу, что его не то, что в аспирантуру — его в дворники не возьмут!

По лицу Аси заструились слезы. Петр Эрнестович укоризненно покачал головой:

— Что ты орешь, Сергей? Пожалуйста, Асенька, я вас очень прошу: не расстраивайтесь и пригласите сюда этого юношу — мне сейчас нужно знать только одно: что и как он им вводил.

— Ладно, — буркнул Сергей, разжимая кулаки, — зови, бить не буду.

Ася скрылась и минуты через две появилась с рыжим Володей. Сергей с некоторым злорадством отметил, что стажер — внешне, по крайней мере, — утратил толику своей обычной наглости и выглядел типичным пай-мальчиком.

— Я не знал, — кротко сказал он, косясь на заместителя директора преданными собачьими глазами. — Извините, Сергей Эрнестович, вы сказали, что клостридия будет у меня в диссертации, поэтому, чтобы я ею занимался. А я сегодня утром пришел и подумал…

— Нет-нет, — перебил его Муромцев-старший, — это все вы потом расскажете непосредственно Сергею Эрнестовичу, а меня интересует только, что и когда вы вводили мышам, и как они себя до этого вели.

— Нормально вели, — он хлюпнул носом, но рыдать не стал. — Корм жрали, бегали. Я им по 1 миллилитру ввел.

— Каждой? — уточнил Петр Эрнестович.

— Ага, каждой.

— А антитоксин использовали?

— Нет, не использовал, мне Сергей Эрнестович сказал пока только получить чистую культуру и проверить. Я целую неделю работал, старался.

— Но зачем же было вкалывать всем четырем? Когда проверяют культуру на токсикогенность, используют разные штаммы в совокупности с антитоксинами, разве вы этого не знаете? И потом, когда животное заражают, то потом за ним следят и сразу же после гибели его исследуют, а не ждут, пока труп закоченеет. Это уже Сергей Эрнестович должен был вам объяснить — его упущение.