Граница на замке

— Естественно, — кивнула Кречинская, — традиции и обычаи здесь означали все, гораздо больше, чем где бы то ни было, выходя на первый план даже при чрезвычайных обстоятельствах. Последние и являлись, так сказать, проверочными экзаменами стойкости и положительного значения традиций. Вот, кстати, даже такой жесткий обычай, как кровная месть, не освобождал от обязанности уважительного отношения к человеку, особенно к гостю, а также к пострадавшему и униженному, чтобы максимально пощадить его оскорбленное самолюбие, лишний раз не задеть его человеческого достоинства.

— Благородство прежде всего? — Батяня глубоко затянулся сигаретой.

— А как же! Как гласит артвинская пословица: «врага убей по совести», то есть по-человечески, — отозвалась Тамара. — Издавна четко определялись принципы взаимоотношений между противоборствующими сторонами, победителями и поверженными, даже включая грубо нарушивших традицию гостей. Враги должны были также придерживаться некоторых обязательных неписаных правил. Так, если обидчик где-нибудь случайно встречал обиженного, то он не мог первым напасть, а вправе был только обороняться. Кроме того, обязан уступать ему дорогу, а в людных местах или в доме у постороннего должен был тотчас же уходить, как только покажется обиженный.

— Вот это интересно! — заметил Батяня.

Кое-что из этого он знал, но Кречинская рассказала ему и новые факты.

— При встрече врагов право первого выстрела принадлежало обиженному, причем убийца был обязан привести в порядок убитого: накрыть его буркой, сообщить родственникам вовремя о его судьбе, чтобы уберечь труп от зверей… Противнику мстили явно и тайно, как позволяли обстоятельства. Но убийство из-за угла считалось недостойным. Имело значение и употребляемое оружие. Например, убийство палкою считалось для родственников убитого более тяжким оскорблением, нежели убийство огнестрельным оружием, кинжалом или саблей. Более того, если противник не был готов к отражению нападения, в частности застигнут врасплох невооруженным, стрелять в него не полагалось…

Внезапно Тамара прервала свой увлекательный рассказ и поднялась с кресла, отставив звякнувшую чашечку с недопитым кофе. Теперь ее мало волновали традиции, кровная месть и прочее. Будучи женщиной темпераментной, она думала сейчас только об одном — об этом офицере, сидевшем напротив. Часто дыша, она вплотную подошла к майору. Он ощутил дразнящий, пьянящий запах ее тела.

— Ты не хочешь меня поцеловать? — хрипло спросила она.

Больше сдерживаться Лавров не мог. Он сгреб женщину в свои могучие объятия, ощутив вкус ее губ, и в следующую минуту все закружилось в каком-то сумасшедшем вихре, где ими обоими овладели только чувства, делающие их слепыми и глухими ко всему тому, что сейчас не касалось их.

Батяня подхватил Тамару на руки и понес в спальню.

Глава 22

Дорога, как известно, — вечная спутница человека. Она самой жизнью призвана соединять людей, деревни, города и целые страны. Эти, как назвал их поэт, «серые нитки с бесконечными узелками памяти» выполняют свои функции в самых разных уголках мира. Сложнее приходится тем из них, которые проходят через границу. Вот тут-то их соединительные функции между народами и государствами находятся под контролем держав, законно желающих пресекать контрабанду и прочие, еще более опасные последствия неконтролируемого перемещения граждан и грузов. Такая горная дорога и вела через пост на полигоне, который занимали десантники Батяни. С артвинской стороны сейчас здесь царило некоторое оживление. На обочине стояли Даратол, Харс, еще несколько кавказцев и русских, с виду бизнесменов. Время было горячим, и коммерсанты судили-рядили о том, как действовать дальше: на кону стояли большие, очень большие деньги.

В отдалении от группы оживленно беседующих дельцов виднелась колонна большегрузных фур. Машины вытянулись вереницей на обочине проезжей части. Колонна замерла и не двигалась, машины бездействовали уже не первый час. Водители, истомленные простоем, также обсуждали текущие события. Естественно, каждому не улыбалось застрять здесь надолго и хотелось побыстрее оставить границу позади, вырвавшись на простор.

— Я просто, ребята, хренею от того, что происходит, — сказал мужчина лет сорока пяти с обветренным лицом, изборожденным глубокими морщинами, — это ж сколько можно простаивать здесь? Ну ладно, мы люди подневольные, нам задание дали — вези, мы и везем. На то мы и водители, как говорится, короли дорог. Но если машины не пройдут — это ведь катастрофа!

— Насчет катастрофы это ты верно сказал, — кивнул невысокого роста крепыш, — в прошлый раз нас завернули, не прошли мы этот пост, и если сейчас будет то же самое, то грузу нашему — хана. Какая теплынь стоит! Машины холодильными установками не оборудованы: еще пару дней — и вино точно забродит.

— Это же на какую сумму здесь товара-то? — сокрушенно окинул взглядом «король дорог» длинную вереницу машин. — Если, допустим, в каждой машине…

— Да брось ты пустое, — скептически хмыкнул его товарищ, — зачем думать над чужими финансами, если тебе и минимальной доли таких деньжищ за всю жизнь не заработать? Это все зря, я вам точно говорю. Жить надо проще: мое — значит, держись зубами и никому не отдавай. Если нет — ну, тогда пускай над ним другой корячится. Бери ношу по возможностям. А так зря только нервы портить…

— А у тебя с нервами что, все в порядке? — третий, что задавал этот вопрос, вовсе не выглядел сдержанным гражданином нордического типа.

И правда — трудно остаться невозмутимым, когда работа, проходящая на колесах, может каждый день подкидывать самые разные сюрпризы. Не так давно, к примеру, водителю пришлось поработать монтировкой, утихомиривая пыл тех, кто очень желал поживиться его грузом.

— У меня — в порядке, — уверенно кивнул собеседник. — Ты пойми, проблемы — они все равно никуда не денутся, что думай о них, что нет. А вот здоровье всякими лишними переживаниями испортить можно запросто. Мне еще дед мой говорил: заботы решай по мере их появления и воспринимай их спокойно. И, что ты думаешь, — до девяноста шести лет дожил!

— Ну, не знаю, — не согласился водитель, — мне, знаешь, совсем не интересно последние лет тридцать доживать развалиной с сотней болячек. Уж лучше в шестьдесят пять коньки откинуть, зато без лишних мучений. Что, не так?

— Это ты сейчас так рассуждаешь, пока молодой еще. А вот как шестьдесят пять стукнет, тогда по-иному заговоришь. Жить-то, брат, всем хочется, — рассуждал водитель, — и в любом возрасте. И, кстати, дед мой помер, как говорится, при полном параде. За пару недель до смерти сам еще траву косил. Представь себе!

— Да ладно, не о том разговор, — кашлянул бритый наголо дальнобойщик.

Открыв термос, он разлил по стаканчикам горячий кофе, угощая товарищей.

— Давайте, ребятки, взбодримся. Кофе моя жена заваривала, а она у меня мастерица на все руки. Я думаю, в ближайшее время должно все решиться. Такие бабки на кону, и никто, — он кивнул в сторону коммерсантов, — с ними расставаться не будет. Да они лучше задавятся сами, чем погубят груз.

— Или кого другого, — ухмыльнулся коллега.

— А что ты думаешь? Окажись ты у них на пути — раздавят, как муху. Прихлопнут, а через минуту забудут! Я в свое время насмотрелся кое-чего такого.

— То мы, а то граница, — сказал еще один «философ», попивая крепкий, ароматный кофе.

Он сделал глоток и, как настоящий ценитель, посмаковал напиток.

— Это, знаешь, разные понятия.

Он выглядел весьма колоритно: на голове у этого участника беседы красовалась завязанная по-пиратски цветная косынка, из-под которой выбивались густые, черные как смоль волосы, а длинные усы напоминали запорожского казака с известной картины. На руках красовались татуировки с какими-то сказочными драконами, а ноги были обуты в расшитые сапожки.