Граница надежд

«Никогда не поздно!» — подумала она. Что именно «не поздно», она не смогла бы объяснить, но вдруг вся игра показалась ей смешной, трагикомической. На миг она зажмурила глаза, потом прикрыла дверь и, ни на кого не глядя, стала спускаться по широкой лестнице...

Венцемир долго смотрел на оставленную открытой парадную дверь. Опомнился он только тогда, когда замерли шаги Жасмины. Он остался один. Его планы рухнули, он понимал это, но не нашел в себе сил сопротивляться. Он не видел ничего, кроме бледного света уличного фонаря. Потом бросился следом за Жасминой и тоже не закрыл за собой дверь.

Полковник Велев не шелохнулся. Ему было очень тяжело, но в то же время на удивление спокойно, как будто случившееся не имело отношения ни к нему, ни к его сыну. Полковник во всем любил ясность и точность. Повернувшись к столу, он заметил, что бутылки с вином поставлены как попало. Он подошел и расставил их в одну линию. Потом опустился на стул лицом к распахнутой настежь двери и стал ждать. Услышав на лестнице шаги, он сразу же оживился и опять подошел к раскрытой стеклянной двери, ведущей в столовую.

Лицо у Венцемира стало бледным, глаза потемнели. Он не замечал ничего вокруг. Полковник подошел к сыну. Он испытывал горячее желание чем-нибудь привлечь его взгляд, вернуть блеск его глазам. И вспомнил, что они с Венцемиром уже давно не разговаривали по-мужски, откровенно. Постоянно куда-то торопились, а их дороги все больше расходились. Вот и сейчас он хотел заговорить с сыном, но не успел.

— Ты разбил мою жизнь! Ты, и только ты! — как эхо, прозвучал голос Венцемира.

— Мила пошла за хлебом. Хлеб совсем неважный, но когда он еще теплый...

— Это ты пустил сюда Ярослава! Ты отдал ему комнату Жасмины! Ну и живи с ним, с этим чахоточным...

Полковник еле сдерживался, не позволяя своему страданию взять верх.

— Отныне я тебе больше не сын! — Он дошел только до гостиной и тут же покинул отца. Наверное, для того и вернулся, чтобы бросить в лицо отцу эти слова.

Полковник остался стоять у стола. Когда дверь с шумом захлопнулась от порыва ветра, он пришел в себя. Понял, что остался совсем один.

«Ушел! А вдруг он не вернется? Да, наверное, не вернется...»

...В полку Велева ждал Ярослав. Полковник даже сам себе не признался бы, что истинный командир не он, Велев, а его заместитель по политической части.

Лошади легкой рысью приблизились к воротам. Велев взглянул на часы. Рабочий день давно закончился. Он подумал, что в полку он никому не нужен, как и в собственном доме...

Зачем он понадобился Ярославу? Просто в качестве регистратора событий или для того, чтобы предоставить ему возможность собственными глазами убедиться в позоре сына? Ведь все было решено до его приезда, а теперь они просто хотят исполнить общепринятый ритуал — чтобы он, как командир, утвердил решение, принял на себя ответственность за исход борьбы против собственного сына...

«Страшен приговор твой, господи! Чем я заслужил такую расплату? Я хотел, чтобы он был счастливым, сильным... Что мне предпринять, чтобы спасти его? Имею ли я право на это? Двадцать пять лет я не ведал, что такое страх, а теперь весь дрожу и боюсь даже самого себя...»

Полковник открыл глаза. До ворот оставалось совсем немного. Ему захотелось еще раз все обдумать и решить. Он прикоснулся тростью к плечу ездового, и солдат его понял. Лошади замедлили шаг.

Часовой у ворот откозырял ему, как делал это всякий раз, когда видел командира полка. В этот момент полковник с убийственной ясностью осознал, что до сих пор он мыслил и рассуждал, как Велев-отец, а отныне не может быть никем другим, как только Велевым-командиром.

Он сошел с фаэтона, не доезжая до штаба. Больше всего на свете ему нужно было обрести спокойствие. Сойти-то он сошел, но не смог и шагу ступить. Раненая нога словно одеревенела. Он попытался согнуть ее в колене. Его смутила не боль, а только то, что нога ему не подчинялась. «Проклятие!» — прохрипел он и в этот же момент почувствовал злость. Злость на самого себя, на жизнь, которая запутала и его, и все на свете.

Возле казармы было, как никогда, пустынно.

Ступеньки перед штабом показались ему очень крутыми. Он несколько раз останавливался, чтобы передохнуть, и снова шел.

В кабинете его уже ждали. Все молчали. Молчал и Ярослав, его заместитель по политической части.

Полковник повесил фуражку на вешалку и осмотрел собравшихся.

— Его нашли? — спросил он, остановив взгляд на Ярославе.

— Солдаты, все трое, — из его батареи, и в данный момент на батарее нет ни одного офицера. Граменов куда-то запропастился, — ответил, кипя гневом, Ярослав, вынужденный скрывать правду о Велико. Солдаты ему сообщили, что тот еще засветло ушел в имение. А это означало, что до самого утра никто не сможет его найти.

— А подпоручик Велев?

— Он уже не считает себя офицером нашего полка. Вы дали ход его рапорту, и он ждет перевода в другой полк. Вот уже два дня как он не является на службу.

Полковник Велев вспомнил, что действительно не видел сына уже больше десяти дней, но даже не ощутил потребности увидеть его.

— Подпоручик Гиздов! — обратился он к стоявшему у двери адъютанту. — Разыскать его, арестовать и доставить в полк!

Адъютант козырнул и вышел. Никто не ждал такого приказа. Даже Ярослав посмотрел на командира с удивлением.

— Мы усилили посты, господин полковник, — сказал Ярослав. — Я запретил вход в парк боевой техники. Все трое убежали через черный ход, около которого один из них стоял на посту.

— Кто эти люди? — спросил Велев, показав на собравшихся в комнате солдат.

— Активисты полка, господин полковник. Они готовы выполнить любой ваш приказ.

— Мой приказ! — повторил как бы для себя полковник Велев и налил стакан воды. Отпил глоток. Вода показалась ему пресной, напоминающей вкус мыльной пены, но он не выплюнул ее. Во рту ощутил горечь. — Несмотря на то что мы оказались перед свершившимся фактом, необходимо усилить бдительность. Болгария — маленькая страна. Им просто негде скрыться.

— Вся область поднята на ноги по тревоге. Все дороги перекрыты. Будет хорошо, если обойдется без кровопролития. Они задумали нанести кому-то удар, но кому, пока еще трудно понять, — докладывал тихим голосом Ярослав, сохраняя внутреннее спокойствие. Потом обратился к собравшимся в комнате: — Товарищи, задача ясна. Идите и выполняйте ее! Если что-нибудь изменится, мы сообщим вам своевременно. — Он замолчал и подождал, пока солдаты вышли.

— Это случилось в моем полку, значит, ответственность за происшествие несу я. Если вы считаете нужным меня арестовать... — начал полковник. Что-то сдавило ему горло, и он почувствовал, что задыхается. Ему захотелось открыть окно, но не было сил добраться до него. А воздуха не хватало, и мысль словно остановилась.