Граница надежд

Рука прикоснувшегося ко мне лежала на моем плече и казалась чрезмерно тяжелой, но мне было приятно ощущать это.

— Венета, посмотри на меня!

Я не смела обернуться. Голос его, рука его, я я не решаюсь взглянуть. Мне все еще казалось, что это обман, что мне все приснилось. Ведь я могла умереть, прежде чем услышу его снова, прежде чем увижу его и скажу ему, как много он теперь для меня значит!

— Посмотри, что я тебе принес, — заговорил он, гладя меня по подстриженным волосам. — Только вчера их получил. Прошло полтора месяца с тех пор, как мы фотографировались. Отличные получились снимки. И ты выглядишь просто чудесно!

Я рассматривала снимки нашей скромной свадьбы. Не было ни праздничного шествия, ни свадебного наряда новобрачной. Мы с Павлом в будничной одежде. Нашими свидетелями при бракосочетании были мой сокурсник по университету и его подружка. И все же совершенно очевидно, что мы, все четверо, очень счастливы. Мы обедали в «шикарном» ресторане и оплатили «страшный» счет. Павел и теперь расхохотался, как тогда. Я прижала его ладонь к своему лицу. Он сел прямо на постель и начал целовать меня.

Я была счастлива.

— А ребенок... — прошептала я, опьяненная его присутствием. — Ведь мы живы, и у нас все впереди... — сказал он.

Как мне хотелось, чтобы никогда не замолкал его голос!

— Забери меня с собой! Не хочу оставаться здесь.

Он прикоснулся рукой к моим губам:

— Больше не отдам тебя никому.

— Никогда?

— Никогда. Поверь мне!

Я поверила ему. Да разве когда-нибудь я не верила ему? Только не знала, люблю ли его по-настоящему, а теперь...

— Мне нужно идти! — вдруг сказал он.

— Побудь еще немного, — попросила я и только теперь заметила, что он небрит, что глаза у него ввалились. Меня обуял страх за него, но я не сказала ни слова.

— Прости меня, но это необходимо. Я опять приду. Ты будешь со мной, только со мной.

И у него правая рука перевязана. Неужели он меня спас? Какой бог прислал его именно в нужный момент? Хотелось расспросить его о многих вещах, хотелось, чтобы он поведал мне все о том вечере, но он уже поднялся и молча ласкал мою руку.

Я прижала фотографии к груди и прошептала:

— Не задерживайся!

Он помахал мне рукой, и его белый халат исчез за дверью.

И снова я осталась одна. Нет, ведь фотографии при мне. Какая-то часть моей жизни при мне. Я уже не одинока и никогда больше не буду одна.

Мне казалось, будто я только что родилась и только теперь начинаю понимать, что значит существовать и радоваться тому, что существуешь.

Неужели каждый должен хоть раз побывать на пороге смерти, чтобы понять подлинную цену жизни?

Я почувствовала голод. Мучительный голод, а из тумбочки кто-то все унес. И сердце мое испытывало голод, и душа...

Пришла другая сестра. Словно услышала мое желание. Она поставила поднос с едой у моего изголовья и спросила:

— Тебе помочь?

— Я и сама справлюсь, — улыбнулась я впервые с той поры, как пришла в сознание. И так захотелось смеяться, говорить. Так захотелось, чтобы вокруг меня были люди и чтобы они поняли, что моя жизнь начинается сначала.

Я протянула руку сестре еще до того, как она приготовила шприц.

— Сначала поешь! — предложила мне она, а я все продолжала улыбаться и не отводила руку. — Еще есть время. Для всего есть время в этой жизни. — И она улыбнулась мне. — Через несколько дней все пройдет.

— Да уже все прошло, — ответила я, думая о Павле, о нас обоих. — Ты еще совсем молоденькая. Многое поймешь, когда подрастешь...

— Я на два месяца старше вас, — продолжала улыбаться сестра. — Мы учились в одной школе, но в разных классах. Вы уехали учиться в университет, а я закончила медицинский техникум. У меня есть сын, ему годик.

— А я и не знала! — Я чувствовала себя так хорошо оттого, что рядом сидит эта симпатичная сестра, которая так молодо выглядит.

Сестра начала меня кормить, и я ела как ребенок, сидящий на коленях матери. Она дала мне воды, и я залпом выпила. Испытывала невыносимую жажду, впрочем, во мне проснулась жажда ко всему.

Сестра сделала мне укол, и я почувствовала, что вся горю, переполняюсь силой и одновременно усталостью и от этого у меня слипаются глаза.

Я мучительно боролась со сном, а в это время кто-то вошел в комнату и поставил цветы у моего изголовья. Хризантемы. Я узнала их по особому, неповторимому запаху. Зима на дворе, а у меня стоят хризантемы.

— Она поела!.. После укола должна заснуть. Все входит в норму! — Это был уже голос сестры.

Я открыла глаза. Ко мне склонилась Жасмина. Она принесла с собой дыхание зимнего дня. Щеки у нее раскраснелись, на пряди волос, выбившейся из-под косынки, белел снег. Я протянула руку и притронулась к нему. Снег растаял, и струйка воды стекла по моей руке. Капельки воды от растаявшего снега, настоящего снега.

— Не оставляйте ее одну, — попросила Жасмина. — Завтра вечером я снова приду. Самое страшное миновало.

И я себе говорила то же самое: все страшное позади. Но ей я не сказала ничего, ведь я чувствовала себя лучше, когда молчала, когда слушала ее. Я осрамилась перед ней, потому что не довела до конца задуманное. Если бы это случилось с ней, она бы сгорела вся без остатка, я уверена в этом.

Я притянула ее к себе и прошептала:

— Хочу быть такой, как ты...

Жасмина не ответила. Рука ее дрогнула и сжала мои пальцы.

— А ты меня научишь?

— Непременно... — донесся до меня ее голос. Жасмина выпрямилась, и на ее лацкане я увидела черную ленту на красной подкладке. И сон отступил перед мыслью: случилось что-то такое, чего я не знаю. Она уловила мой взгляд, повернулась и спрятала ленту в карман.

— Зачем ты ее прячешь?

— Тебе нужно отдыхать, — прошептала она, не ответив на мой вопрос.

— Что случилось?

— Венета, будь умницей.

— И глупые хотят знать все.

— Не терзай себя! Это должно было случиться рано или поздно.

— Жасмина, неужели и ты хочешь быть такой, как другие?

Она не обиделась и только наклонилась ко мне. В ее голосе прозвучала скорее мольба, чем жалость:

— Не будь жестокой к самой себе.

— Лучше к самой себе, чем... Этого не может быть! Мой отец... он чересчур предусмотрителен.