Граница надежд

Но подполковник не знал, с чего начать.

Одна из матерей протянула ему телеграмму, в которой было написано: «Приезжайте немедленно в полк. Ваш сын в предсмертной агонии. Петр, его товарищ».

И другие женщины протянули ему телеграммы с таким же текстом.

Сариев держал три листка и никак не мог поверить, что они посланы из его полка. Открыв дверь, он крикнул в коридор:

— Пусть придет водитель! — и остался стоять у двери, пока не услышал торопливые шаги. — Отвези этих женщин к нашим ребятам в госпиталь! Потом доставишь их на вокзал! — приказал он водителю.

Когда матери ушли, он запер дверь на ключ и больше никого к себе не пускал.

Поздно ночью в дверь его кабинета постучали три раза. Он открыл. На пороге стоял Павел Дамянов.

— Зачем ты заперся? — спросил полковник, прежде чем Сариев предложил ему войти.

— Обдумываю сложившуюся ситуацию, — ответил он.

— Один? — спросил Дамянов.

— Люди чаще готовы посудачить о случившемся, вместо того чтобы помочь. — Огнян впустил его и закрыл дверь.

— Я несколько раз приходил к тебе домой, но не застал. — Павел налил себе воды из графина и жадно выпил.

— Я не гожусь для компании. Никак не могу обрести душевного покоя и... — недоговорил Огнян. Он решил, что именно теперь не имеет права занимать окружающих своими мыслями.

— Уж не считаешь ли ты, что в одиночестве тебе будет легче?

— Возможно, меня осудят, возможно, вы с генералом окажетесь правы. Но меня пугает только подлость, двуличие! — И он подал Дамянову телеграммы, которые были отправлены матерям пострадавших солдат.

Павел долго перечитывал тексты, сравнивал их. Потом свернул бланки и положил в карман.

— Не забирай их! — Голое Огняна стал недружелюбным. — Это мой недосмотр. Я забыл, что есть и такие люди.

Павел не вернул телеграммы. Надел фуражку и предложил:

— Давай пройдемся немного?

Но Огнян ничего не ответил.

— Машина стоит перед штабом. Жду тебя! — сказал Павел и вышел.

Сариев заколебался, остаться ему до утра в казарме или последовать за Павлом. Павел был мужем его сестры, но они уже год избегали разговоров на семейные темы.

Сариев закрыл сейф, с трудом натянул обувь. Ноги у него отекли.

Когда Огнян сел на заднее сиденье машины, Дамянов докуривал вторую сигарету.

Они долго кружили по кривым улочкам города, прежде чем начали подниматься на какой-то холм, заросший соснами. Павел сказал водителю:

— Останови и можешь возвращаться в штаб.

Выйдя из машины, Сариев понял, где они находятся. Внизу под ними горели огни города, а на самой вершине можно было различить контуры горной хижины. Машина уехала.

— Вот это наш город, — после долгого молчания сказал Павел.

— У тебя есть сигареты? — вместо того чтобы поддержать разговор, спросил Сариев.

Полковник дал ему сигарету. Закурил и сам. Он никогда не курил так много.

— Вон в том доме несколько лет назад жил комиссар нашего партизанского отряда, Ярослав, — показал он на большую террасу, закрытую плющом.

— Я его помню, — с досадой произнес Сариев. Он уже жалел, что согласился на эту поездку. В последнее время все говорили только о прошлом и будущем, но не о настоящем...

— По этой дороге мы спустились в ту историческую ночь и взяли город, — продолжал Павел. — Твой отец вел колонну партизан.

— С Сильвой что-то происходит, — попытался направить разговор в другом направлении Огнян, но Павел его не слышал. Он весь отдался воспоминаниям. — Что ты хотел мне сказать? — скомкал недокуренную сигарету Сариев, едва сдерживаясь, чтобы тотчас же не уйти.

— Неужели ты меня не понял? — искоса посмотрел на него Дамянов. — Ты видишь эти огни? На этом месте через неделю установят бюст Ярослава. С ним здесь навсегда останутся и наши воспоминания. Только воспоминания! Ты все-таки мало нас знаешь.

— И ты тоже меня обвиняешь?

— Мы должны больше доверять друг другу, — сказал Павел.

— Доверие нельзя купить, его можно только заслужить.

— Это ты хорошо понял, — негромко, но сурово проговорил Павел.

— Что-нибудь еще хочешь сказать?

— Некогда мы были едины, как сжатые в кулак пальцы. Прошли годы, жизнь нас разбросала в разные стороны, мы редко встречаемся... И нам довелось пережить немало бед. Мы сто раз готовы были уже проститься с жизнью и снова возвращались к ней.

— Ты что, меня агитируешь? — спросил Огнян.

— Нет, просто рассказываю, доверяю тебе, — и Павел провел рукой по пересохшим губам. — Не улыбайся! Мы думали поставить памятник Ярославу в городе, но твой отец это предложение не принял. И правильно сделал. Ярослав любил простор. А памятник мы сооружаем для того, чтобы он напоминал нам, откуда мы пришли, чтобы мы не стали тормозом на вашем пути.

— Мой путь закончился здесь. Умер Тинков, вместе с ним вы хороните и мои мечты. — С этими словами Огнян опустился на траву. — Я верил в людей, хотел, чтобы и они мне поверили. Достаточно было одной катастрофы, чтобы вы отреклись от меня, — с горечью произнес Сариев.

— Если ты сдашься, то тем самым предашь всех нас. И нас судили, и мы сидели в тюрьмах...

— Но вы верили во что-то, — как эхо откликнулся Сариев.

— А ты?

— Верил, но в большинстве случаев оставался обманутым.

— Но твои друзья — настоящие люди, — сказал Павел.

— Знаю.

— Все это пройдет, как проходит весенняя гроза. Тебя они любят, — продолжал Павел.

— А ты любил хоть кого-нибудь? — спросил Огнян.

— Думаю, что да.

— Думаешь, но не уверен в этом. И я думал, что люблю людей, а вышло, что я обманулся в них, а они — во мне.

— Несмотря ни на что, ты — сын Драгана.

— Оставим моего отца в покое.

— Он никогда не сдавался.

— Но умел и ненавидеть, а мне это чувство неведомо.

— Да оно тебе и не нужно. Ненависть что ревность. Оба эти чувства способны ослеплять, делать человека мелким, мстительным. Обещай мне, что ты будешь держаться до конца, что бы ни случилось, — повернул его к себе Павел.

— Для этого ты и привел меня сюда? — спросил Сариев.

— Да, чтобы сказать тебе, что ты не одинок, — ответил Павел.