Граница России – Черное море. Геополитические проекты Григория Потемкина

Образ Потемкина – злого гения России, а в сниженной трактовке – авантюриста, лентяя, присваивавшего себе чужие победы, сластолюбца и хитрого царедворца, умело игравшего на слабостях императрицы, – создавался в литературе, выходившей из немецких розенкрейцерских кругов. Он отражал восприятие светлейшего князя как «князя тьмы», существовавшее еще при жизни Потемкина в русских и прусских масонских братствах, поддерживавших цесаревича Павла. Именно эта антитеза: светлейший князь – князь тьмы – раскрыта в немецком мифологическом романе-памфлете, вышедшем в 1794 г., вскоре после смерти Потемкина, и ходившем в России в списках. Феерическая сказка «Пансалвин Князь Тьмы», наполненная перетрактованной в розенкрейцерском духе ветхозаветной мифологией, повествовала о злом демоне, обольстившем добродетельную царицу Миранду и превратившем все ее прекрасные дела в нечто совершенно противоположное. Не видящая дьявольской сущности своего любимца, Миранда доверчиво предоставляет ему право распоряжаться своим государством, которое едва не оказывается из-за этого на краю гибели. Хищный убийца Пансалвин реализует грандиозные захватнические планы по отношению ко всему миру и ввергает страну Миранды в непрекращающуюся войну. Только его смерть во время дуэли, когда оскорбленный Пансалвином генерал случайно задевает кончиком шпаги ядовитую южную траву и наносит противнику смертельную рану, возвращает Миранде память [37] . Для нас в данном случае важно отметить оценку в русской и немецкой масонской среде внешнеполитических планов Потемкина как однозначно вредных для России.

37

Pansalvin Furst der Finsterniss und seine Geliebte, so gut wie geschehen. Germanien. 1794.

Ярким проявлением той же тенденции, но уже в более реалистичном, приземленном ключе стали книги саксонского дипломата Г. А. В. Гельбига, работавшего в России секретарем посольства в 1787–1796 гг. Фактически выполняя роль резидента, Гельбиг активно собирал в России информацию о жизни императрицы и двора, пользовался разного рода слухами и сплетнями. Вскоре его деятельность привлекла внимание правительства, однако выставить секретаря из Петербурга оказалось не так-то легко – дипломат имел влиятельных друзей в окружении великого князя Павла Петровича, чье положение в последние годы царствования Екатерины усилилось. Удалить Гельбига из России удалось только в год смерти императрицы.

Вернувшись на родину, он начинает анонимную публикацию в гамбургском журнале «Минерва» [38] своей книги «Потемкин Таврический». Это сочинение пользовалось большой популярностью в Европе и в первой четверти XIX в. было переиздано шесть раз в Голландии, Англии и Франции [39] . Сам Гельбиг назвал свой труд сборником анекдотов. Сильное предубеждение против России, откровенно высказанная автором ненависть к Екатерине II и ее ближайшему сподвижнику превращают первую биографию Потемкина в политический памфлет.

38

Minerva. 1797–1800.

39

Лопатин В. С. Потемкин и Суворов. М., 1992. С. 112.

Изучая книги Гельбига, Е. И. Дружинина пришла к выводу, что именно он познакомил европейскую публику с феноменом «потемкинских деревнь». «Гельбиг объявляет несостоятельными все военно-административные и экономические мероприятия Потемкина в Северном Причерноморье, – пишет исследовательница. – Саму идею освоения южных степей он пытается представить как нелепую и вредную авантюру… Изображение всего, что было построено на юге страны в виде бутафории – пресловутых «потемкинских деревень», преследовало… задачу предотвратить переселение в Россию новых колонистов…Описываются мнимые «деревни», жители которых призваны были с лишком за 200 верст по наряду». «Стада скотов, – говорится далее, – перегоняли ночью из места в место, и нередко одно стадо имело счастье предстать монархине от пяти до шести раз». По поводу построек в Херсоне, понравившихся императрице, сказано: «Только ближние здания были настоящие; прочие же написаны на щитах… из тростника, связанных и прекрасно размалеванных». Даже военный флот, показанный императрице в Севастополе… «состоял из купеческих кораблей и старых барок, кои отовсюду согнали и приправили в вид военных кораблей» [40] .

40

Дружинина Е. И. Северное Причерноморье в 1775–1800 гг. М., 1959. С. 27.

«Русская тема» стала для Гельбига главным источником доходов, в 1808 г. он издает не менее популярную «Биографию Петра III», где виновницей смерти мужа объявляется, конечно, Екатерина II, а в 1809 г. – новый памфлет «Русские фавориты», известный в России еще под названием «Русские избранники». Создается странное впечатление, что уже после смерти своих главных героев, когда Екатерина II и Потемкин уже давно отошли в мир иной, Гельбиг с неослабевающей яростью продолжает сражаться с тенями людей, не сделавших ему лично ничего дурного. По каким-то причинам дипломату необходимо было опорочить громадное политическое и культурное наследие Екатерины II, и в первую очередь в области внешней политики, где трудился Потемкин. Продолжение движения Российской империи по направлениям, намеченным императрицей и светлейшим князем, было слишком опасно для «европейского равновесия» в прусском понимании слова, слишком хорошо ложилось в концепцию «русской угрозы», тщательно развиваемую Францией на протяжении всего XVIII в., чтоб труды Гельбига остались без многочисленных переводов и переизданий. В 1807 г. русская цензура не пропустила в печать уже переведенный памфлет саксонского дипломата, однако в 1811 г. перепечатка французского издания Гельбига все же появилась и на русском языке, вызвав бурю возмущения у еще живых сотрудников Потемкина [41] .

41

Жизнь генерал-фельдмаршала князя Г. А. Потемкина-Таврического. СПб., 1811.

Мы так подробно останавливаемся на работах Гельбига потому, что именно он заложил в исторической литературе краеугольный камень трактовки деятельности светлейшего князя как бутафории, нереального, феерического видения, созданного «каким-то злым волшебством» и развеявшегося сразу после кончины Потемкина, как падают и рассыпаются в прах сказочные замки после гибели злых колдунов.

В 1808 г. в Москве выходит первая русская биография Потемкина. Анонимный автор книги оговаривается, что источниками ему послужили исключительно газетные известия о князе и ходившие тогда в большом количестве анекдоты [42] . Эта небольшая книга интересна не столько как научный труд, сколько как сборник коротких мемуарных отрывков и исторических анекдотов в старом понимании этого термина – то есть случаев из жизни великих людей, зафиксированных их современниками.

42

Жизнь князя Гр. Ал. Потемкина-Таврического. Взято из иностранных и отечественных источников. М., 1808.

Вслед за этим изданием появляется работа раздосадованного на иностранные сочинения о Потемкине племянника и ближайшего сотрудника светлейшего князя Александра Николаевича Самойлова, бывшего прокурора Сената. Книга писалась между 1812 и 1814 гг., но свет увидела только в 1867 г. Она представляет собой сплетение мемуаров и биографического труда и очень богата яркими историческими фактами, а непосредственная близость автора к герою повествования делает его суждения особенно ценными. Современный историк легко отсекает витиеватые словесные похвалы Самойлова в адрес действительно великого дяди и сосредотачивает свое внимание на подробностях политических событий того времени и планах Потемкина, известных автору как никому другому [43] .

43

Самойлов А. Н. Жизнь и деятельность генерал-фельдмаршала князя Григория Александровича Потемкина-Таврического. РА. 1867.

Уже в 30-х гг. XIX в. благодаря покровительству наместника М. С. Воронцова в Крыму и Северном Причерноморье местными учеными-краеведами начинается сбор материала об освоении Новороссийского края. Интересная книга по этой тематике, впервые предоставившая читателям исследование на основе реальных документов, сохранившихся в Наместническом правлении, принадлежит перу члена Одесского общества, истории и древностей, директора главного статистического комитета Новороссийского края А. А. Скальковского [44] . В ней две обширные главы посвящены управлению Потемкина, которое рассматривается как самый плодотворный период в жизни Новороссии. Из работы Скальковского историки до сих пор черпают данные о строительстве городов, поселков, дорог, фабрик, верфей, основании флота, начале правильного земледелия, садоводства, виноградарства и элитного скотоводства в Крыму. Статистические данные, предоставленные Скальковским, не оставляют сомнения в бурных темпах развития вновь присоединенных территорий при светлейшем князе.

44

Скальковский А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края. 1730–1823. Одесса, 1836, Ч. I.

Другой аспект проблемы – колонизационный дан в статье Н. К. Щебальского. Автор подробно рассмотрел историю заселения Новороссии, изменение этнического состава ее жителей в пользу русских, отказ от политики вытеснения татар с полуострова, положенный в основу колонизационных мероприятий Потемкина. В качестве переселенцев на новые земли прибыло множество разноплеменных колонистов: русские, украинцы, поляки, казаки, греки, армяне, сербы. Такой пестрый национальный котел мог стать очагом конфликтов с татарским населением, однако благодаря политике расселения приезжающих, детально продуманной светлейшим князем, этого не произошло. Вновь прибывшие заселяли только свободные земли или территории, покинутые татарскими землевладельцами, бежавшими в Турцию. Не допускался сгон татарского населения, оставшегося в Крыму, с насиженных мест. Сами же представители разных национальностей, перебравшиеся в Новороссию и Тавриду, составляли прочные землячества и селились компактно, это в особенности относилось к грекам и армянам, основывавшим даже отдельные города.

В результате на новых землях создалась система, при которой разные этнические группы занимали разные территории и даже разные хозяйственные ниши, практически нигде не переходя дорогу друг другу. Если татарское население занималось главным образом скотоводством и размещалось в центральных, степных районах Крыма, то русские и украинцы селились в основном по побережью, в портовых городах и поселках, вдоль дорог. Они занимались строительством, работали на верфях и фабриках, а также зерновым земледелием. Бывшие запорожские казаки получили земли на Кубани, развивали сельское хозяйство и служили в Черноморском казачьем войске. Армяне, как и во времена ханов, держали соляной промысел, торговали, совершали перевозки. Греки промышляли рыбной ловлей, торговлей, многие представители мужского населения служили в специально созданных греческих частях в русской армии. Конечно, в реальности напряженные отношения между собственно татарским и пришлым населением Крыма продолжали существовать, однако они не выплескивались за рамки симпатий одних к Турции, а других – к России, не принимали форм столкновений, а тем более резни. А это уже само по себе огромное достижение, тем более в зоне постоянной военной угрозы. Такого положения вещей Потемкину удалось добиться именно благодаря территориальному и хозяйственному размежеванию колонистов с бывшими подданными ханства, а также подчеркнуто внимательному отношению к татарскому населению и мусульманскому духовенству Крыма. (Об этом подробнее будет рассказано в главах данной работы, посвященных присоединению и освоению Крыма.) Щебальский же первым поставил вопрос об особой «потемкинской» колонизационной политике и сделал попытку оценить ее результаты [45] .

45

Щебальский Н. К. Потемкин и заселение Новороссийского края.//Сборник антропологических статей: о России и странах, ей прилежащих. М., 1868. Кн. I.

В целом первый этап изучения деятельности Потемкина характеризовался постепенным отказом от негативного отношения к личности светлейшего князя и его политике по мере удаления от «золотого века» Екатерины II и угасания общественного кипения вокруг актуальности данной тематики для ближайших потомков.

2. В эпоху великих археографических открытий

Изменение взгляда историков на деятельность светлейшего князя было во многом связано с обширной издательской работой, которую подняли на своих плечах русские исторические журналы второй половины XIX – начала XX в., в первую очередь «Русский Архив» П. И. Бартенева и «Русская Старина» М. И. Семевского, а также публикаций Я. К. Грота в Чтениях Общества Истории и Древностей Российских. Введенный тогда в научный оборот материал был столь огромен, что это породило у некоторых историков иллюзию, будто изданных источников по русской истории второй половины XVIII в. вполне довольно для правильного понимания происходивших тогда процессов и можно писать монографии, опираясь только на них. Подобного мнения, например, придерживался патриарх американской русистики Марк Раев, советовавший своим коллегам «с англосаксонской аналитичностью» заняться обобщением опубликованных в русских дореволюционных журналах документов [46] . Автор первой появившейся в Советском Союзе в эпоху перестройки монографии о Екатерине II российский историк А. Б. Каменский высказывал близкую идею, полагая, что какие бы новые материалы ни были уже опубликованы, они мало изменят портрет екатерининского века в его главных чертах [47] . Позволим себе не согласиться с таким мнением: по старой восточной пословице, иногда и соломинка ломает хребет верблюду. Собирая по крупицам новые знания об эпохе, мы способны постепенно изменить ее портрет в целом.

46

Raef M. Introduction//Madariaga I de. Russia in the Age of Catherine the Great. New Haven – L., 1981. P. 3.

47

Каменский А. Б. «Под сению Екатерины». СПб., 1992. С. 6.