Граница вечности

Джаспер не ожидал, что его замечание будет воспринято серьезно, но Иви все воспринимала серьезно.

Четырнадцатилетний брат Иви — Дейв тоже сидел за столом и делал маленькие кубинские флаги. По трафарету он накрасил полоски на листах плотной бумаги и сейчас прикреплял их к палочкам из фанеры степлером. Джаспер с презрением относился к привилегированному образу жизни Дейва под опекой состоятельных и беззаботных родителей и пересиливал себя, чтобы казаться дружески настроенным к нему.

— Сколько тебе нужно сделать?

— Триста шестьдесят.

— Очевидно, это не случайное количество.

— Если мы сегодня не погибнем под бомбами, завтра на демонстрации я буду продавать их по шесть пенсов за штуку. Триста шестьдесят шестипенсовиков — это сто восемьдесят шиллингов, или девять фунтов. Столько стоит усилитель для гитары, который я хочу купить.

У Дейва был вкус к коммерции. Джаспер не забыл, как он организовал буфет во время школьной постановки и как шустро работали мальчишки, потому что Дейв платил им процент от выручки. Но Дейв плохо учился, отставая от всего класса по всем предметам. Это приводило его отца в бешенство, поскольку в других отношениях Дейв проявлял сообразительность. Ллойд обвинял Дейва в лености, но Джаспер считал, что проблема намного сложнее. До Дейва с трудом доходило все, написанное на бумаге. Сам он писал ужасно, делал массу орфографических ошибок и даже путал порядок букв в словах. Это напомнило Джасперу о его лучшем школьном друге, который был неспособен петь гимн школы и не чувствовал разницы между своим однотонным воем и мелодией, выводимой другими учениками. Таким же образом Дейву требовалось приложить умственное усилие, чтобы заметить разницу между буквами «d» и «b». Ему очень хотелось оправдать ожидания его преуспевающих родителей, но у него ничего не получалось.

Скрепляя свои шестипенсовые флажки, он, очевидно, где-то витал мыслями, поскольку ни с того ни с сего сказал:

— Твоя мать и моя имели мало общего, когда познакомились.

— Да, — подтвердил Джаспер. — Дейзи Пешкова была дочерью русско-американского гангстера, а Ева Ротман — дочерью врача из еврейской семьи среднего класса, жившей в Берлине. Ее отправили в Америку, чтобы спасти от нацистов. Твоя мать взяла мою мать к себе в дом.

Иви, названная так в честь Евы, сказала:

— У моей мамы большое сердце.

Джаспер, не обращаясь к кому-либо, проговорил:

— Кто бы меня отправил в Америку.

— А почему бы тебе самому не поехать? — отозвалась Иви. — Мог бы сказать им, чтобы они оставили кубинский народ в покое.

Джасперу не было никакого дела до кубинцев.

— Я не могу себе этого позволить.

Даже избавленный от необходимости платить за жилье, он не имел ни пенни за душой, чтобы купить билет в Соединенные Штаты.

В этот момент в комнату вошла женщина с большим сердцем. Дейзи Уильямс, с большими голубыми глазами и светлыми локонами, в свои сорок шесть лет не утратила привлекательности. В молодости она, наверное, была неотразима, подумал Джаспер. Сегодня она оделась скромно: светло-синяя юбка, схожего цвета жакет и никаких драгоценностей. Не демонстрировать свое богатство, сардонически подумал Джаспер, так лучше всего играть роль жены политика. Стройная фигура, но не худощавая, как раньше. Представив ее обнаженной, он подумал, что в кровати она была бы лучше, чем ее дочь Иви. Дейзи вела бы себя как Бип, готовая на все. Он удивился, поймав себя на том, что так думает о женщине одного возраста со своей матерью. Как хорошо, что женщины не могут читать мысли мужчин.

— Какая славная картина, — с нежностью в голосе сказала она. — Трое детей тихо работают.

Она все еще говорила с заметным американским акцентом, хотя он смягчился за четверть века жизни в Лондоне. Она с удивлением посмотрела на флажки Дейва.

— Ты не часто интересуешься, что происходит в мире.

— Я собираюсь продавать их по шесть пенсов.

— Я могла бы догадаться, что твои старания не имеют никакого отношения к международному миру.

— Пусть этим занимается Иви.

Иви с жаром заговорила:

— Кто-то должен беспокоиться об этом. Нас может не быть в живых до того, как начнется этот марш, и только потому, что американцы такие лицемеры.

Джаспер взглянул на Дейзи, но она не казалась обиженной. Она привыкла к резким высказываниям дочери по этическим вопросам.

— Как видно, американцев здорово испугали ракеты на Кубе.

— Тогда они должны представить, что чувствуют другие народы, и убрать свои ракеты из Турции.

— Думаю, ты права и президент Кеннеди сделал ошибку, установив их там. Тем не менее есть различие. Здесь, в Европе, мы привыкли, что на нас нацелены ракеты — с обеих сторон железного занавеса. Но когда Хрущев скрытно отправил ракеты на Кубу, он нарушил статус-кво. — Справедливость есть справедливость. — А практическая политика нечто другое. Но посмотри, как повторяется история. Мой сын, как и мой отец, всегда готов воспользоваться случаем, чтобы сделать несколько долларов, даже на грани третьей мировой войны. Моя дочь, как мой дядюшка большевик Григорий, полна решимости изменить мир.

Иви вскинула голову.

— Если он был большевиком, значит, он изменил мир. — Но стало ли от этого лучше?

Вошел Ллойд. Коренастый и широкоплечий, он походил на своих предков-шахтеров. Что-то в его походке напомнило Джасперу, что когда-то он был чемпионом по боксу. Он был одет старомодно, в темный костюм из ткани в елочку, в нагрудный карман вложен белый льняной платок. Оба родителя, очевидно, собирались на какое-то политическое мероприятие.

— Мы можем идти, если ты готова, дорогая, — сказал он.

— По поводу чего вы собираетесь? — спросила Иви.

— По поводу Кубы — ответил отец. — А что еще обсуждать? — Он заметил ее плакат. — Я вижу, ты уже приняла решение по этому вопросу.

— Что здесь не ясно? — пожала она плечами. — Кубинскому народу нужно дать возможность самому решать свою судьбу. Разве это не является основным демократическим принципом?

Джаспер почувствовал, что назревает ссора. В этой семье половина ссор происходила из-за политики. Ему надоел идеализм Иви, и он перебил ее:

— Завтра на Трафальгарской площади будет выступать Хэнк Ремингтон. Он исполнит песню «Ядовитый дождь». — Ремингтон, парень из Ирландии, настоящее имя которого Харри Райли, был руководителем поп-группы «Кордс». В песне говорилось об опасности радиоактивных осадков.

— Замечательный певец, — воскликнула Иви. — С четким мышлением. — Хэнк был одним из ее героев.

— Он заходил ко мне, — сказал Ллойд.

Иви сразу оживилась:

— Ты мне не говорил.

— Не успел. Он заходил сегодня.

— Что ты о нем думаешь?

— По-настоящему одаренный выходец из рабочего класса.

— Чего он хотел?

— Чтобы я встал в палате общин и заклеймил президента Кеннеди как поджигателя войны.

— Правильно.

— А что произойдет, если лейбористы победят на следующих всеобщих выборах? Допустим, я стану министром иностранных дел. Возможно, мне придется отправиться в Белый дом и просить президента, чтобы он поддержал какую-нибудь инициативу лейбористского правительства, скажем, резолюцию в ООН против расовой дискриминации в Южной Африке. Кеннеди может припомнить, как я оскорбил его, и послать меня к черту.

— Тем не менее тебе нужно это сделать, — добавила Иви.

— Бесполезно обзывать кого-то поджигателем войны. Если бы мои слова способствовали разрешению кризиса, я не стал бы раздумывать. Но пойти с этой карты можно лишь один раз, и я приберегу ее как козырь для другого случая.

Джаспер подумал, что Ллойд прагматичный политик, и он одобрял его.

А Иви нет.

— Я считаю, что нужно открыто говорить людям правду, — заявила она.

— Я горжусь, что у меня такая дочь, — улыбнулся Ллойд. — Надеюсь, ты пронесешь через всю жизнь эту убежденность. Но сейчас я должен идти и объяснить своим сторонникам в Ист-Энде, в чем причины кризиса.