Граничник
Шрифт:
Рельса выплюнула первую очередь из пяти освященных снарядов, каждый из которых прошел сквозь тела впереди бегущих адских тварей и, почти не утратив скорости и убойной силы, устремился дальше. Хорошо Стефан прицелился, залп вышел очень удачным. Вон и демоны с моей оценкой согласны — ревут так, что того и гляди небеса обрушатся.
— Еще. Еще, Стеф.
Незаметно для себя я поймал своеобразный кураж битвы. Не стук сердца и радостное возбуждение — откуда бы им взяться у бездушного создания вроде меня, а ощущение целостности и правильности происходящего. Словно бы все происходящее стало схемой со множеством элементов,
Да, понимаю, кураж — не совсем верное слово, у живых все совсем иначе происходит. Но за неимением гербовой, как говорится…
Вторую и последнюю очередь Стеф пустил еще лучше, заставив низших потерять темп на центральном участке движения. Суматоху в рядах врага усилил Прол, закончивший заряжать метатель и отправивший раскаленную плазму в то же место, куда стрелял Страж. Еще на две «золотых» стрелы хватило Гриня, после чего он вырубился окончательно — Молодка тут же оттащила его в среднюю часть платформы.
Но все это было лишь агонией. Таким усилиями пытаться остановить Гончих нечего было и думать. Это как дуть изо всех сил в надвигающуюся волну, надеясь, что «поток ветра» повернет ее в обратную сторону.
— Вижу топь! — взвизгнула девчонка. — Триста метров, прямо за деревьями!
Ерунда какая! Триста метров до спасения и сотня — до Гончих. Где тут ставки принимают?
Глава 17
Спасла нас Старица. Со скоростью, которую от ее тщедушного тела никто не мог бы ожидать, она спрыгнула с платформы. Но земли не коснулась — осталась висеть в полуметре над ней. Лицом повернулась к нам, и я увидел, как старуха улыбнулась. По-доброму, как бабушка, глядящая на внуков, лопающих ее пирожки.
— Какого рожна, ма?! — рявкнула Молодка. — Я бы косой!..
Но что она собиралась сделать косой, так никто и не узнал. Старческая фигура потекла дымом и миг спустя распалась на тысячи крохотных черных точек. Взяв максимальное увеличение на дроне, я разглядел в них скарабеев, которые устремились навстречу Гончим, постепенно наливаясь малиновым свечением.
— Старая упрямая кошёлка! — выкрикнула вслед насекомым Света. — Драная! Старая! Упрямая! Кошёлка!
На последнем ее слове скарабеи достигли волны несущихся Гончих и вспыхнули. Не слишком ярко, может быть, как угли в очаге, когда на них подуешь, но во тьме леса выглядело это, как зарево от лесного пожара.
Который мигом позже и начался. Насекомые, превратившиеся в стену огня, пали на демонов по всей протяженности и те загорелись. Все разом, словно их горючей смесью облили.
— Старая эгоистичная сука! — орала Молодка, растерявшая всю прежнюю самоуверенность, и превратившаяся из ведьмы в зареванную бабу. — Как ты могла?! Кто тебе право дал?!
Спустя несколько секунд, когда застывшие в пламени демоны стали рассыпаться пеплом, она уже едва слышно бормотала, размазывая по лицу слезы и сопли.
— Зачем, ма? Я бы косой… Ну, зачем? На кого ты нас с Лелькой бросила?
С камеры дрона я наблюдал за пепелищем, созданным ведьмой, и наполнялся пониманием, что лучше бы нам с воспитанником быть разорванными Гончими. Теперь, после того, как старуха пожертвовала своей жизнью,
спасая нас, я уже не сомневался, что слова Молодки про Стефана — мальчик твой нам понравился — были не случайной оговоркой. И не шуткой.Триаде зачем-то был нужен Страж. Причем не какой-то любой, а конкретно — мой Стеф. И пришли они не мужика своего спасать.
Более подходящего момента для того, чтобы ударить, не было. Молодка рыдала, сгорбившись на корме, всхлипывающая Малая продолжала вести платформу к топи, что уже отчетливо виднелась за редеющим лесом. Гринь, который мог бы вступиться за зазнобу, валялся без чувств, а внимание его напарника было полностью поглощено пепелищем, оставшимся за спиной.
Это было предательством — с какой стороны не посмотри. И оправданием не было даже то, что ведьмы с самого начала злоумышляли против нас. Так поступать негоже, но именно это я и собирался сделать. И даже объяснять воспитаннику не буду, зачем он должен поднять квач и ударить женщину, оплакивающую мать. Сам справлюсь, не такое уж большое дело…
— Даже не думай, Мертвый, — прошипела Молодка. — Не справишься ты со мной. Даже сейчас не справишься. Только тушку жреца попортишь.
Она поднялась с колен и повернулась к нам со Стефаном. Ее лицо, пару минут назад молодое, гладкое и весьма привлекательное, постарело и покрылось морщинами. Черная тугая коса поседела и стала значительно тоньше. Перед нами стояла еще не Старица, но та, что уже на половине пути к ней.
— Сядь и руку к мечу не тяни, — жестко произнесла она. — Если понадобится, я обе кисти оторву, чтобы искушения не было. И залечу, так что кровью не истечешь.
Я почувствовал за спиной Стефана движение, но отреагировать не успел. Быстро, но при этом мягко, без угрозы, на плечи мужчине опустились две женские ладошки. Уже не детские, а принадлежащие молодой девице — после смерти Старицы Малая стала почти полной копией своей матери. Выросла, округлилась, оформилась в ту, что скоро станет Молодкой. Пока еще совсем юной, как цветок, который лишь начал раскрываться.
Вместе с весом — хотя какой там вес! — на плечи Стража обрушилась такая тяжесть, что вздохнуть глубоко ему и то стало проблемой.
— Сядь, Страж, — молвила девушка мурлыкающим голосом. — Ты не справишься с нами. Поспи лучше.
Сотни нанитов тотчас сообщили о том, что мой подопечный погрузился в сон. Быстро, словно кто выключателем щелкнул. На меня же колдовство девчонки не подействовало — маленькие преимущества посмертного существования. Только пришлось проконтролировать, чтобы веки Стража не закрылись.
В этот момент Прол отвернулся от пожарища, устроенного Старицей. Пару секунд он в полном обалдении наблюдал за разворачивающейся перед ним сценой, а потом решил-таки подать голос.
— Свет, че происходит? Ты че делаешь-то, Свет? Гринь же…
Договорить он не успел. Старшая из ведьм повернула лицо в его сторону, коротко, как-то по-птичьи, дернула шеей. Голова Прола совершила почти полный оборот — позвонки отчетливо хрустнули. Тело мужчины обмякло и свалилось за край платформы.
— Никогда мне не нравился, — сообщила Молодка, поворачиваясь обратно к Стефану. — Жену свою с детьми не сберег, ходил и ныл о том. Что за мужик, а? Ежели любил, так надо было драться! Церковь палить, ревнителя вешать — а он? Разнюнился и удрал! Тряпка! Только из-за Гриня его и терпела.