Гранит не плавится

— Тяжело было… Даже вспоминать не хочется! — вздохнула она. — Актрис считали чуть ли не за падших женщин, не пускали в «порядочные» дома.

После чая Нина Георгиевна под благовидным предлогом ушла на кухню и оставила нас одних.

Мы сидели на диване и, перескакивая с одного предмета на другой, говорили о музыке, о прочитанных за последнее время книгах.

Мария много читала, любила стихи, хорошо знала историю музыки. Со мною в этот вечер она держалась просто, непринуждённо. Но когда я пригласил её в театр, она сразу переменилась.

— Нет, нет, с вами я не могу пойти! — поспешно сказала она.

— Почему?

Она ничего не ответила, встала, прошлась по комнате. Потом села за рояль и тихонько начала подбирать незнакомую мне грустную мелодию.

В тот вечер я ушёл от Нины Георгиевны с тяжёлым сердцем…

Человек ищет счастье

Бушевал ураган. От сильных порывов ветра дрожали оконные рамы, крупные капли дождя стекали по запотевшим стёклам. В комнате было сыро, холодно и как-то особенно неуютно. Закутавшись в солдатское одеяло, я до поздней ночи читал Блока…

На улице — дождик и слякоть.Не знаешь, о чём горевать,И скучно, и хочется плакать,И некуда силы девать…

Эти строки как нельзя лучше подходили к моему настроению.

Я отложил книгу и долго лежал, ни о чём не думая, прислушиваясь к завыванию ветра за окном, к шуму дождя. Потом, обжигая пальцы, открутил электрическую лампу, привязанную к спинке кровати. Лучше всего — спать!..

Проснулся от сильного стука в дверь. На пороге комнаты стоял Гугуша.

— Понимаешь, Ваня, срочное дело! Звонил ответственный дежурный Чека, приказал тебе немедленно явиться. Надо на границу ехать, — говорил он.

— На какую ещё границу? — недовольно спросил я.

— На турецкую! Другой у нас нет!

На улице, под дождём, прощаясь со мной, Гугуша как бы извинился:

— Проводить не могу, я дежурный! — и зашагал по направлению к порту.

Бедный Гугуша!.. После трёхнедельной отсидки его словно подменили. Он осунулся, стал вялый, неразговорчивый. Как-то зашёл ко мне и тихо сказал:

— Надо ехать в другое место… Людям стыдно в глаза смотреть. И Тамару не вижу… Помоги, Ваня!

Я с трудом уговорил его выкинуть из головы глупости и остаться здесь, хотя сам хорошо понимал его…

Улицы города превратились в полноводные реки, — приходилось скорее плыть, чем идти.

Ответственный дежурный ждал меня в комендатуре.

— Здорово, Силин, — сказал он. — Случилось «чепе»: из двенадцатого погранпоста сообщили, что поймали перебежчика. По-русски — ни слова. Лепечет: «Франсе, франсе», и никто ни черта не разберёт. Нужен переводчик, — сам понимаешь, хорошая птица в такую погоду не прилетит. Они выслали лошадей, поезжай, пожалуйста, разберись, в чём дело. А пока зайди посушись.

Не могу сказать, что мне очень хотелось тащиться в такую погоду куда-то к чёрту на кулички и допрашивать перебежчика. Но что поделаешь, дело есть дело. Я молча зашёл в дежурку и, сняв полные воды ботинки, стал сушить их у раскалённой печки.

Примерно через полчаса к воротам с грохотом подкатил старый тарантас, запряжённый двумя лошадьми. Я сел рядом с пограничником, и мы поехали. Дорога была ужасной, или, вернее, дороги вообще не было. Мы ныряли из одной ямы в другую. В тарантасе укачивало, словно в лодке. Невдалеке бушевало море, не переставая сверкала молния, дождь лил как из ведра.

— Видать, отчаянный парень, — кричал мой спутник, стараясь перекричать грохот близкого прибоя. — Нужно же в такой шторм пуститься вплавь!.. Совсем молодой ещё…

Усталые, измученные, промокшие, мы наконец доехали до погранпоста, расположенного в пустынной местности, недалеко от берега. Начальник поста, молодой, краснощёкий командир, коротко рассказал о происшествии:

— В ноль сорок минут красноармеец Малютин, стоявший в секрете у берега, начал давать световые сигналы: «Вижу в море лодку». Решили, что он что-то путает: в такую ночь на лодке — это же форменное самоубийство!.. Правда, погода для нарушителей в самый раз, но сухопутным путём, а тут — море! Побежали, смотрим, — действительно лодка. Из неё выпрыгнул молодой парень, втащил лодку на песок и зашагал не таясь прямо к свету. Тут мы его и задержали. Оружия при нём не оказалось. В лодке нашли полкаравая хлеба, кувшин с пресной водой. По-нашему — ни слова. Мы его накормили, сейчас сидит у меня, сушится. Поговорите с ним, — интересно, что заставило его пойти на такой риск?..

В маленькой комнатке с низким потолком, у печки, прямо на полу сидел молодой человек в трусах и рубашке. При нашем появлении он вскочил на ноги.

— Садитесь, — предложил я ему, показывая на табуретку. Услышав французскую речь, он радостно улыбнулся. При неярком свете лампы, висящей под потолком, я успел заметить, что у парня смуглое, волевое лицо, широкая грудь, хорошо развитая мускулатура.

— Спасибо, товарищ! — сказал он и, накинув на плечи потрёпанный, ещё не просохший пиджак, сел на табуретку.

Командир погранпоста ушёл, оставив нас одних.

— Мне поручено выяснить обстоятельства вашего незаконного перехода советской морской границы, — сказал я, устраиваясь за столиком командира. — Расскажите подробно: кто вы, чем занимались и с какой целью перешли к нам?

— Меня зовут Микаэл Каспарян, я рыбак!.. — Он превосходно говорил по-французски, без малейшего акцента.

Кто он, француз? Едва ли: явно выраженный восточный тип — жгучий брюнет со смуглой кожей. Глаза карие, большие, измученные. Нос с горбинкой. И как мог француз очутиться в глухой турецкой провинции Риза, откуда, без сомнения, он перебрался к нам? Турок? Не похож. Кто же он?..

— Кто вы по национальности?

— Армянин.

— Откуда вы знаете французский язык?

Он на минуту задумался и, словно принимая важное для себя решение, тряхнул головой.

— Чтобы понять всё связанное со мной, — негромко проговорил он, — в том числе причины, побудившие меня перейти к вам, вы должны знать историю моей жизни. Она довольно длинная и печальная, — добавил он с невесёлой улыбкой. — Если располагаете временем, я расскажу…

— Пожалуйста! — Я достал бумагу и приготовился писать.

— Если можно, пока не пишите!.. Мне труднее будет говорить, — попросил он меня. — Потом я охотно отвечу на все ваши вопросы!..

Меня озадачило его поведение. Приходилось допрашивать сотни людей, все они вели себя по-разному. Но такого ещё не было. Что это — тонкая игра или искренность человека, которому нечего бояться?

— Хорошо, — согласился я и отложил ручку.

Вот история, рассказанная им мне в бурную ночь, в помещении пограничного поста.

…Родился я недалеко от турецкого города Орду. Нашу местность называли Золотой бухтой. Она и впрямь будто золотая: на несколько километров тянется чистый жёлтый песок. Море мелкое — в пятидесяти шагах от берега только до пояса. Невысокие холмы, покрытые орешником, окружали бухту, защищая её от ветров. У нас редко бывали штормы. У подножия холмов, на берегу небольшой речки с холодной прозрачной водой, где водилась мелкая форель, расположился наш посёлок — всего семь домиков. У каждой семьи кроме лодки имелись ещё корова, огород.