Гражданин Галактики (сборник)
Шрифт:
Несмотря на бинт, липучка в стык проникла. Но сразу засохла, и легко отшелушилась. Мы взгромоздили на Чибис ее перезаряженный баллон, и я предупредил ее, что там чистый кислород.
— Уменьши давление и пользуйся обоими баллонами. Что там у тебя с цветом крови?
— Я нарочно поддерживаю режим дефицита кислорода.
— Дура! Сдохнуть решила? Жми рычажок! Доводи до нормального уровня!
Один из украденных мной баллонов мы взвалили мне на спину, два других (второй баллон и баллон с кислородом) привязали спереди и двинулись.
Земные горы не таят особых неожиданностей; о лунных горах этого не скажешь, ведь они
— Перестань строить из себя галантного дурака, Кип! Ты прешь на себе четыре баллона и Мамми, а я козой прыгаю…
Я умолк.
Спустившись, она прикоснулась к моему шлему.
— Кип, — сказала она с беспокойством. — Я не знаю, что делать.
— В смысле?
— Я держалась немного к югу от следа вездехода. Я не хотела идти прямо по его колее. Но теперь мне кажется, что другого пути нет.
— Надо было раньше мне сказать.
— Но я хотела, чтобы они нас не нашли. Они в первую очередь будут искать нас по колее.
— М-м… да, — я глянул на гряду, которая нас остановила. На фотографиях лунные горы выглядят высокими, острыми и неровными; сквозь гермошлем они предстают невозможными.
Я снова прикоснулся к ее шлему.
— Мы могли бы поискать другой путь, — будь у нас время, воздух и ресурсы крупной экспедиции. Но нам придется идти прежним маршрутом. Куда?
— Чуть севернее… кажется.
Мы попытались пройти севернее вдоль подножий холмов, но путь оказался трудным и долгим. В конце концов мы вернулись на край равнины. Пришлось попрыгать, но мы не могли рисковать. Мы шли проворно, но не бежали, боялись пропустить следы вездехода. Я считал шаги и, когда дошел до тысячи, потянул за веревку. Когда Чибис остановилась, я сказал ей через шлем:
— Мы прошли уже полмили. Сколько еще осталось, как ты думаешь? Мы не могли пропустить колею?
Чибис посмотрела на горы.
— Не знаю, — призналась она. — Все другое.
— Заблудились?
— Ох… колея должна быть где-то впереди. Но мы уже далеко зашли. Хочешь повернуть?
— Чибис, я даже не знаю, где здесь почта.
— Что же нам делать?
— Думаю, надо идти вперед, пока ты не уверишься, что уткнулась в тупик. Высматривай проход, а я буду искать колею. Когда ты скажешь, что мы точнозашли слишком далеко, повернем назад. Мы не можем позволить себе метаться, как собака за кроликом.
— Ладно.
Я насчитал еще две тысячи шагов, то есть еще одну милю, когда Чибис остановилась.
— Кип? Дальше колеи быть не может. Горы здесь более высокие и ровные.
— Уверена? Подумай хорошенько. Лучше пройти лишние пять миль, чем чуть-чуть не дойти.
Она колебалась. Лицо ее было прижато к гермошлему, и я видел, что она хмурится. Наконец она сказала:
— Колеи впереди нет, Кип.
— Это решает дело. Назад, шагом марш! «Макдуф, начнем, кто первым крикнет: „Стой!“ — тот проклят будет!» {94}
—
«Король Лир».— «Макбет». Что, спорим?
Колея была позади всего в полумиле — в первый раз я пропустил ее. Солнце светило мне в спину, и следы гусениц на голой скале с тончайшим слоем пыли были почти не видны — я и во второй раз чуть не прошел мимо.
Они повели нас прочь с равнины прямо в горы.
Без этих следов мы ни за что бы не перешли горы; Чибис была оптимистична, как ребенок. Дороги там не было; только гусеничный вездеход мог бы пройти. В некоторых местах путь был бы непосилен даже вездеходу, если бы кто-то еще раньше не взорвал куски скалы, перегораживавшие проход. Сомневаюсь, что Жирный и Тощий пробивали эту козью тропу; они, кажется, не любители тяжелой работы. Возможно, это была одна из исследовательских партий. Если бы мы с Чибис попытались пробить другую дорогу, мы бы там так и остались, как реликвии для будущих поколений туристов.
Однако где пройдет гусеничный транспорт, там и человек проползет. Это не прогулка, конечно; это тяжелый путь, все вверх, вверх и вверх — высматривай неустойчивые камни и следи, куда ставишь ногу. Иногда приходилось страховаться веревкой. Нудное и скучное занятие.
Когда Чибис израсходовала свой кислород, мы остановились, и я снова выровнял давление в баллонах, отдав на этот раз только четверть заправки — точно как Ахиллес и черепаха. {95} Мы могли бы до бесконечности так делиться половинками, лишь бы пластырь выдержал. Он уже чуть держался, но давление было теперь вдвое меньше и мне удалось сдержать шланги, пока мы закрывали клапаны.
Должен сказать, что япереносил переход довольно легко. У меня была вода, пища, таблетки, декседрин. Последний очень помогал; как только я выдыхался, спасала живительная таблетка. У бедняжки Чибис не было ничего, кроме воздуха и отваги.
У нее не было даже системы охлаждения, как у меня. Поскольку она пользовалась дыхательной смесью с большим содержанием кислорода, вентиляция была меньшей, и ее не хватало для охлаждения тела; я напомнил Чибис, что надо беречь воздух для дыхания.
— Я знаю, Кип, — отозвалась она с обидой. — Стрелка как раз на красной отметке. Ты меня за дурочку держишь?
— О твоей жизни забочусь.
— Только не надо обращаться со мной как с ребенком. Ты, главное, ноги переставляй. Об остальном я сама позабочусь.
— Не сомневаюсь.
Мамми тоже все время уверяла, что все в порядке. Воздух у нее был тот же, что и у меня, но я не знал, что для нее представляло трудность. Подвесь человека за ноги — и он умрет через сутки, но для летучей мыши это приятный отдых; а ведь мы с летучими мышами двоюродные братья.
Пока мы карабкались, я все разговаривал с ней. Неважно, о чем; ее щебет действовал на меня как подбадривающие крики болельщиков. У бедной Чибис даже этого преимущества не было, только когда мы останавливались и разговаривали через шлемы — мы все еще не пользовались радио; даже в горах мы боялись привлечь внимание.
Мы снова остановились, и я отдал Чибис одну восьмую заправки. Липкая лента совсем испортилась; я сомневался, послужит ли она еще раз. Я сказал:
— Чибис, может быть, ты используешь свою кислородно-гелиевую смесь до конца, а я пока понесу этот баллон? Сбережешь силы.