Гражданская кампания

– Нет. – У нее не хватило духу объяснить почему. И она ограничилась этим коротким ответом.

Они вышли из лифта на пятом этаже – сюда она так и не попала на той достославной экскурсии по особняку. Катриона прошла за Пимом по голому коридору сквозь пару двустворчатых дверей и оказалась в огромной комнате с низким потолком, тянувшейся от одного конца крыла до другого. Над головой пересекались толстенные спиленные вручную бревна перекрытия. С них свисали лампочки, освещая кучи барахла.

Часть этого барахла была обычным, хранящимся в мансардах и на чердаках хламом: поломанная мебель и светильники, не годные уже даже для прислуги, картинные рамы, треснувшие зеркала, запакованные квадратные и треугольные предметы – картины, свернутые ковры и гобелены. Еще более древние масляные лампы и канделябры. Таинственные ящики и коробки, обитые потрескавшейся кожей сундуки и исцарапанные деревянные коробы с инициалами давно умерших людей.

Но имелось тут кое-что и куда более интересное. Связки ржавых кавалерийских пик с потускневшими корчинево-серебристыми вымпелами, обернутыми вокруг древка. Ветхие коричневые с серебром мундиры оруженосцев, увязанные в тугие свертки. И куча разнообразной конской амуниции: седла, стремена, уздечки и недоуздки с ржавыми колокольчиками, потемневшими серебряными пластинами, тусклыми кистями, даже шипами. Украшенные ручной вышивкой попоны и подседельники с вышитыми инициалами «ФК» и гербом Форкосиганов. Десятки мечей, сабель и кинжалов, небрежно рассованные по бочонкам, как стальные букеты. Среди всего этого хлама на расчищенном пятачке примерно в середине комнаты восседал Майлз в рубашке с засученными рукавами в окружении трех раскрытых сундуков и нескольких наполовину рассортированных кучек бумаг и распечаток. Один из сундуков был доверху набит грозным на вид энергетическим оружием с прилагающимися к нему батарейками. Давно разрядившимися, как понадеялась Катриона. Второй сундук, поменьше, хранил какие-то документы. Майлз поднял голову и восторженно ухмыльнулся Катрионе:

– Я же говорил вам, что в мансардах есть на что посмотреть! Спасибо, Пим.

Пим кивнул и испарился, одарив своего лорда едва заметным кивком, который уже натренированный взгляд Катрионы расшифровал как пожелание удачи.

– И вы не преувеличивали, – согласилась Катриона. Что это за птица? Вон то чучело – висит вниз головой в углу и смотрит на них злыми стеклянными глазами?

– В тот единственный раз, когда я привел сюда Дува Галени, он чуть не превратился в бормочущего дурачка. Он буквально на глазах превратился в доктора исторических наук профессора Галени, а потом часами – сутками – пилил меня за то, что мы не каталогизировали весь этот хлам. Он и до сих пор брюзжит по этому поводу, если я имею несчастье ему напомнить. А я-то всегда считал, что вполне достаточно комнаты с особым микроклиматом, оборудованной отцом для хранения документов.

Майлз жестом предложил ей сесть на лакированный сундук из ореха.

Катриона послушно села, молча улыбаясь. Ей следовало бы сообщить ему скверные новости и уйти. Но он настолько явно пребывал в отличном настроении, что Катриона не могла вот так вот сразу все испортить. И когда это его голос стал для нее звучать как ласка? Пусть поболтает еще немного…

– Ладно, в любом случае, когда я наткнулся вот на это, – махнул он в сторону накрытой толстой белой тканью кучи, – то подумал, что для вас это может оказаться интересным.

Затем указал на открытый сундук с оружием.

– Там тоже много всего интересного, но это скорей по части Никки. Ему нравится гротеск? В его возрасте я счел вот это грандиозной находкой. И не знаю, как потерял… Ах, ну да! Должно быть, дедушка припрятал ключи! – Он достал корявый мешок коричневого цвета и с некоторой опаской заглянул внутрь. – По-моему, это мешок цетагандийских скальпов. Хотите взглянуть?

– Взглянуть – возможно. Трогать – ни за что!

Майлз послушно протянул раскрытый мешок. Высохшие желтоватые пергаментные кусочки со свисающими, а кое-где отваливающимися клочьями волос действительно походили на человеческие скальпы.

– Фью! – уважительно присвистнула она. – Ваш дед сам их снимал?

– М-м… возможно. Хотя их тут многовато для одного, даже для генерала Петера. Думаю, что скорее всего они были сняты и принесены ему в качестве трофеев его партизанами. Это, конечно, здорово, только вот что ему было с ними делать? Выбросить не мог, это ведь подарки.

– Что вы собираетесь с ними делать?

Пожав плечами, он сунул мешок обратно в сундук.

– Если Грегору вдруг понадобится нанести изящное дипломатическое оскорбление Цетагандийской империи, чего ему в данный момент совсем не нужно, то, полагаю, можно будет вернуть им вот это с пространными извинениями. Ничего другого мне навскидку на ум не приходит.

Майлз захлопнул сундук, перебрал кучку механических ключей и запер замок. Поднявшись, он подошел к коробу подле Катрионы, открыл его, достал какой-то обернутый предмет, положил на крышку и развернул.

Это оказалось великолепное старинное седло, такое же, как старинные кавалерийские седла, но более легкое, для леди. Темная кожа была изящно украшена выдавленными листочками, бутонами и цветами. Зеленый бархат седельной подушечки истлел, и из него торчала набивка. Крошечные оливковые и кленовые листочки, выдавленные на коже, овалом окружали буквы «В» и более мелкие «Б» и «К». А не потерявшая яркости вышивка – тоже цветочный орнамент – украшала попону.

– Должны быть такие же удила, но их я пока не нашел, – сказал Майлз, проводя пальцем по инициалам. – Это одно из седел моей бабушки по отцовской линии. Жены генерала Петера принцессы и графини Оливии Форбарра Форкосиган. Вот этим она явно пользовалась. Мою мать так ни разу и не удалось уговорить поездить верхом – и я до сих пор не понимаю почему, – и отец страстью к лошадям не отличался. Так что у дедушки оставался лишь я, чтобы попытаться сохранить семейную традицию. Но когда я вырос, у меня практически не было времени ездить верхом. По-моему, вы говорили, что умеете?

– Ни разу не ездила со времен детства. Двоюродная бабушка держала для меня пони. Хотя я сильно подозреваю, что не столько для меня, сколько ради навоза для ее сада. У моих родителей в городе пони держать было негде. Он был жирным, с мерзким характером, но я его обожала, – улыбнулась воспоминаниям Катриона. – А седла были какие придется.

– Я подумывал, не починить ли это, чтобы им можно было снова пользоваться.

– Пользоваться? Да ему место в музее! Ручной работы… Совершенно уникальное… имеющее свою историю… Я даже представить не могу, сколько оно может стоить на аукционе!

– Ха! У меня произошел в точности такой же спор с Дувом. Это не просто ручная работа, это штучная работа, специально для принцессы Оливии. Скорее всего подарок моего деда. Представьте себе не просто ремесленника, а мастера. Как он отбирает кожу, выделывает ее, обрабатывает. Я представляю его оттирающим руки и думающим о своей графине, разъезжающей в созданном им произведении искусства на зависть и восхищение подругам. Гордого тем, что его творение теперь – часть ее жизни.

Майлз обвел пальцем обрамляющие инициалы листочки.

После этих слов ее представление о стоимости этой вещи резко подскочило вверх.

– Ради бога, оцените его сначала!

– Чего ради? Чтобы предоставить музею? Не желаю ради этого оценивать мою бабушку. Чтобы продать какому-нибудь коллекционеру, чтобы он им владел, как капиталом? Пусть капитал и собирает, все равно большую часть из них интересует лишь это. Единственный коллекционер, достойный владеть им, – это человек, одержимый принцессой-графиней, один из тех мужчин, что безнадежно влюбляются вопреки бездне веков, лежащих между ним и объектом его страсти. Нет. Я обязан в память мастера, его сотворившего, использовать это седло по прямому назначению, как он и планировал.