Грех во спасение

Это утро было решающим в ее жизни, и когда граф Мюллер пришел за Машей, чтобы идти ко дворцу, она была уже одета и ждала его.

У дворца была такая толпа, что они с трудом пробились к подъезду. Но едва они остановились, Маша увидела на балконе дворца графа Лобанова, он разговаривал с великим князем. Маша похолодела и попыталась спрятаться за спиной Мюллера. Но граф уже заметил ее и, сказав что-то князю, кивнул в их с Мюллером сторону головой. Маша готова была провалиться сквозь землю. Граф смотрел на нее со знакомой, слегка нагловатой усмешкой и, поигрывая снятыми с руки перчатками, продолжал беседовать с князем. Ее вновь покинула уверенность, и, хотя она постаралась дерзко встретить взгляд графа, на душе ее опять стало холодно и тревожно.

Внезапно сзади послышался шум и громкий разговор. Маша обернулась и увидела жандармского генерала верхом на коне. Он что-то сердито выговаривал квартальному, и тот рысью, придерживая бившуюся на боку саблю, направился в сторону Маши и Мюллера, и, пока он пробирался сквозь толпу, Маша бессознательно сняла с себя часы, кольца и передала их вместе с деньгами Антону, ожидавшему ее поблизости. Ей вдруг показалось, что ее сейчас схватят и отправят в тюрьму за то, что она не выполнила приказ графа Лобанова и не уехала из города.

Квартальный тем временем подбежал к ним и, отдуваясь, спросил у Мюллера, кто они такие и не жена ли его находящаяся рядом девица. Мюллер ответил, что это его дочь. Маша стояла ни жива ни мертва. Но тут кто-то окликнул ее. Маша оглянулась и чуть не упала от удивления. Граф Лобанов стоял неподалеку и, заложив руки за спину, с усмешкой на тонких губах рассматривал ее испуганное лицо. Заметив ее взгляд, он подошел ближе, и Маша краем глаза увидела, что квартальный моментально исчез.

Весьма учтиво граф пояснил, что великий князь намерен ходатайствовать за нее перед Государем и что она может надеяться на успех. После этого заявления граф смерил мрачным взглядом Мюллера, и тот предусмотрительно отошел в сторону. Лобанов приблизился к Маше вплотную и, опустив голову, неожиданно виновато произнес:

– Прошу простить меня, сударыня, за вчерашнее! – Он поднял голову, посмотрел прямо в ее растерянные глаза и тихо добавил: – Я искренне завидую Дмитрию, что господь наградил его столь очаровательной и милой невестой, и, поверьте мне, глубоко раскаиваюсь в своем поступке! – Граф склонился к ее руке, коснулся губами перчатки и едва слышно сказал: – Я хотел бы мечтать о вашей любви, но, увы, сердце ваше отдано другому, и мне ничего не остается, как только выразить вам свое восхищение и уверить в том, что, несмотря на возникшие между нами недоразумения, вы всегда можете рассчитывать на мое доброе отношение и особое расположение.

Лобанов выпрямился, вежливо поклонился ей, кивнул головой Мюллеру и, неестественно выпрямив спину, ступая важно, как павлин, достиг лестницы, величественно прошествовал по ступеням крыльца и вошел во дворец...

Ровно в одиннадцать раздался бой барабанов, и на лестнице дворца показался император в сопровождении двух или трех десятков генералов и адъютантов. В толпе, дожидавшейся выхода Государя, воцарилось гробовое молчание. Первым за Николаем Павловичем следовал граф Лобанов. Он оглянулся и посмотрел в ту сторону, где стояли Маша и Мюллер, и от ее напряженного внимания не ускользнуло, что после этого граф что-то тихо сказал императору.

Маша почувствовала, что ее оставляют последние силы, и немудрено: со вчерашнего дня, кроме двух глотков шампанского, сделанных за ужином у графа, у нее во рту не было еще и маковой росинки. И несмотря на то, что Мюллер ежедневно присылал ей обед из дворца, она почти ни к чему не притрагивалась, ограничиваясь несколькими ложками бульона и чашечкой кофе со сливками.

Поэтому, когда Михаил Павлович слегка кивнул ей головой, давая знак подойти к Государю, Маша едва держалась на ногах и с трудом преодолела небольшое расстояние до крыльца. Склонившись в поклоне, она подала свое письмо Николаю. Император сердито взглянул на нее и недовольным тоном отрывисто спросил:

– Что вам угодно?

Маша поклонилась еще раз и ответила:

– Ваше Величество, осмелюсь просить вашего милостивого разрешения следовать в ссылку за государственным преступником Гагариновым.

Николай вздернул в удивлении брови и посмотрел сначала на стоящего рядом графа Лобанова, потом снова на Машу:

– Вероятно, вы не совсем точно представляете, что вас ожидает. Уверен, вы будете там несчастны.

– Я знаю, Государь, но я готова на все.

Император сделал знак кому-то из адъютантов взять письмо и вдруг, слегка склонив голову и улыбнувшись одними глазами, произнес:

– Сударыня, я восхищен вашим упрямством и способностью привлечь в свои союзники таких влиятельных особ, как его высочество или граф Лобанов. Нужно отметить, они достаточно активно радеют за успех вашего предприятия. – И, сделав несколько шагов к коляске, император опять слегка поклонился и, глядя Маше прямо в глаза, сказал: – Учтите, я велел усилить караул в Петропавловской крепости, и теперь туда и муха без разрешения не проникнет.

Маша побледнела, хотела что-то ответить, но император жестом показал, что разговор окончен, быстро прошел к коляске, опять обернулся в ее сторону и, поклонившись в третий раз, сел в экипаж и уехал.

Маша не придала никакого значения этим поклонам, отнеся их на счет вежливости императора, но Мюллер, помогая ей выбраться из толпы, был в совершеннейшем восторге и без конца повторял, следуя перед ней и раздвигая руками загородивших дорогу многочисленных зевак:

– Господи, сам Государь приветствовал вас! Il est ?tonnant, [26] но Его Величество целых три раза поклонился обыкновенной девице!

Эти события несколько обрадовали и утешили Машу, тем более что после обеда Мюллер вновь прибежал к ней с сияющим лицом, поздравил и заверил, что дело ее выиграно. Государь за обедом только и говорил о Маше, отметил ее красоту и особое очарование и со смехом рассказал присутствующим за обедом офицерам, как эта девочка приступом взяла Петропавловскую крепость, чтобы только повидать своего жениха, причем не побоялась ледохода и переправилась на лодке через Неву. Восхищенный ее смелостью император велел не наказывать караул, потому что, окажись он на их месте, поступил бы не менее благородно.

26

Удивительно (фр.).

При этих словах Маша вздохнула с облегчением, так как испугалась за судьбу людей, которых своим безрассудным поступком чуть было не подвела под строгое наказание.

Мюллер продолжал рассказывать о том, в каком необычайно хорошем расположении духа был Государь, много шутил, улыбался и все время говорил Мюллеру, стоявшему за его стулом:

– Mais vous voulez donc nous faire mourir, mon cher, ? force de nous faire trop bien manger! [27]

Маша слушала Мюллера вполуха, думая, как вновь обратиться к графу Лобанову или к великому князю Михаилу Павловичу, чтобы узнать более подробно о решении Государя и одновременно поблагодарить их за участие.

27

Но, мой друг, вы хотите нас уморить, заставляя так много есть (фр.).

Но граф уже через два часа после обеда прислал за ней коляску и очень учтиво, с холодной строгой улыбкой на устах, пересказал ей слово в слово то, о чем она уже знала от Мюллера, добавив также, что уверен в ее успехе, и тут же передал Маше просьбу великого князя непременно встретиться с ним сегодня вечером.

Маша поблагодарила графа за помощь, получила в ответ заверения в его готовности и дальше всячески содействовать ее делу и распрощалась с ним навсегда, по крайней мере, она считала, что навсегда.