Грехи людские

Брови Рифа сошлись на переносице.

– В чем дело, Лиззи? Все равно рано или поздно он обязательно бы узнал. В чем же дело?

– Я не хотела обрушивать на него это известие так внезапно, это было ужасно... – Она немного помолчала, затем добавила: – Я ушла от него. У меня не было выбора. Теперь я снимаю номер в «Пенинсуле».

В душе Риф ликовал, но вовремя сообразил, что Элизабет далеко не все ему сказала, и замер в ожидании.

Наконец она обернулась и взглянула ему в глаза. Падавший в окно солнечный свет серебрил концы ее волос.

– У меня будет ребенок, – просто произнесла она. Риф даже не спросил, от кого. Да в том и не было нужды.

– Ну ты и чертовка! – восторженно воскликнул он. – Ну-ка иди поближе, чтобы я мог поцеловать тебя.

На ее губах появилась робкая улыбка.

– Ты рад?

– Подойди поближе, сама узнаешь! – сказал он, протягивая свободную руку. Он сгреб Элизабет в объятия и притянул к себе. – Но почему, скажи на милость, ты вдруг решила перебраться в «Пенинсулу»? Нужно было прямиком ехать на мою квартиру!

– Нет, – сказала она и чуть заметно отстранилась, – нет, Риф, я пока не собираюсь переезжать к тебе.

Он уставился на нее как на сумасшедшую.

– А в чем дело? Или моя квартира слишком велика?

Элизабет отрицательно покачала головой.

– Размеры тут ни при чем. Дело в том, что я не хочу поступать скоропалительно: только что ушла от Адама – и тотчас же перебралась в дом другого мужчины. Не знаю, поймешь ли ты...

– Ничего не понимаю, – нахмурившись, признался он. – Я хочу, чтобы ты была со мной постоянно, каждую минуту, непрерывно. Ты ведь тоже хочешь всегда быть со мной? У нас будет ребенок. И тем не менее ты будешь жить в «Пенинсуле», а я – в своей квартире. Что за глупость!

Она так и думала, что Риф не сумеет ее понять.

– А я не считаю это глупостью, – негромко сказала она, – потому что мне это нужно.

– Что нужно? Спрятаться от всех? – мрачно поинтересовался он. – В таком случае я в этом тебе не помощник.

Она улыбнулась.

– Как бы там ни было, а тебе придется смириться с моим решением.

Весь ее облик дышал такой уверенностью и решительностью, что Риф понял: спорить бессмысленно. Во всяком случае, спорить теперь.

– И как же ты со всем справишься? – поинтересовался он, вспомнив о ее ахиллесовой пяте. – «Пен» – очень дорогой отель, разорит кого угодно. Адам вряд ли будет оплачивать твои счета, да и я не собираюсь этого делать.

Улыбка Элизабет стала еще шире.

– Никому из вас не придется за меня платить, если уж на то пошло, – с явным удовлетворением произнесла она, чувствуя, что возможность произнести подобную фразу улучшила ее настроение. – Отец оставил мне достаточно средств, чтобы я смогла позволить себе некоторые удовольствия.

– Черт бы его побрал в таком случае! – воскликнул Риф, и его глаза опять недобро сверкнули.

Он почти не сомневался, что отказ Элизабет переехать к нему будет приятен Адаму Гарланду. Вообще-то независимая в финансовом отношении женщина, которая вольна поступать, как ей вздумается, – та еще штучка. А судя по всему, Элизабет собиралась жить так, как ей хотелось.

– А кто был твой родитель? – с любопытством поинтересовался Риф. Элизабет несколько раз рассказывала ему об отце, но ни разу почему-то не назвала его по имени.

– Джером Кингсли.

Риф нахмурил лоб, стараясь вспомнить.

– Кингсли... Кингсли... – пробормотал он себе под нос. Внезапно его лицо просияло. «Ах, ну да, конечно! Тот самый Джером Кингсли, которого в тридцатых годах считали на редкость удачливым финансистом. Неудивительно, что Элизабет не слишком-то переживала по поводу оплаты счетов в "Пенинсуле"». – По крайней мере, – сказал он, притягивая Элизабет к себе, – ты выходишь за меня не из-за денег.

– Я и не собираюсь пока выходить за тебя замуж, – улыбнулась она.

Риф благодушно рассмеялся.

– Еще как собираешься! И как только удастся убедить Адама дать тебе развод, тогда же все и сообразим. Как думаешь, нельзя ли тебе сейчас расстегнуть несколько пуговок? У меня грудь болит от ножевой раны. И мне просто необходимо увидеть твой бюст, чтобы отвлечься от грустных размышлений на больничной койке.

– Ничего не понимаю, – сказала пораженная Жюльенна. – Риф вышел из больницы и живет сейчас в Виктории. А ты оказалась в одноместном номере в «Пенинсуле»! Все это кажется мне каким-то сумасшествием и ерундой!

– Мне уже говорили об этом, – с легкой усмешкой произнесла Элизабет.

– Разве Риф не хочет, чтобы ты перебралась к нему? – поинтересовалась Жюльенна, стараясь подбирать слова, чтобы ее вопрос не показался слишком бестактным.

Они сидели в Плавательном клубе, отдыхая за коктейлем.

– Хочет, – ответила Элизабет. – Не делай такого лица, Жюльенна. Если я и живу в «Пене», то только потому, что мне так хочется.

– А вот я бы не согласилась ни за что на свете! Особенно в одиночном номере, – выразительно сказала Жюльенна и посмотрела на лежащую в шезлонге Элизабет в мокром купальнике. – Знаешь, – раздумчиво сказала она, – я не уверена, что для тебя полезно и далее оставаться в «Пенинсуле». Мне кажется, в последнее время ты слишком много ешь.

Элизабет усмехнулась. Жюльенна еще ничего не знала о ее беременности.

– Пожалуй, – удовлетворенно ответила она и, скосив глаза, посмотрела на свой живот. – Скорее всего, Жюльенна, ты права.

Последние три недели промелькнули для Элизабет как одно мгновение. Если адюльтер был в Гонконге совершенно обычным делом, то уход жены от мужа – событием из ряда вон выходящим. То, что Элизабет ушла из дому, для многих было потрясением, но немало людей были и просто шокированы ее необычным поступком. Леди Гресби решительно вычеркнула Элизабет из списка гостей, приглашаемых в ее дом, – да и не одна она поступила подобным образом. Лей Стаффорд был чрезвычайно смущен, случайно столкнувшись с Элизабет в «Гонконг-клубе». Многие из тех, кого Элизабет числила в друзьях, теперь откровенно избегали ее и при встречах уклонялись от разговоров. Впрочем, ей было наплевать. Она жила своей жизнью, а самые близкие друзья оставались ей верны.

– Адам сказал, что ты просишь у него развода. – Алистер встретился с Элизабет за обедом в «Парижском гриле». – Стоит ли так поступать? Зачем спешить, Элизабет? Ведь речь идет об очень серьезном шаге.

– Да, шаг серьезный. Но ведь и вынашивать ребенка, зачатого не от Адама, – тоже дело непростое, – мягко сказала она.

Алистер побледнел, его лицо даже вытянулось от неожиданности.

– Извини... Я не знал. – Он поковырял вилкой лежавший на тарелке кусок утки по-пекински и спросил: – Может, в таком случае для тебя было бы лучше переехать к Эллиоту? Тогда все смирились бы с ситуацией.

– Мне нет дела до других. Пусть думают что хотят, Алистер, – с какой-то неожиданной для себя твердостью ответила Элизабет. – Меня это мало беспокоит. Если уж на то пошло, то и другим не следовало бы совать нос не в свои дела.

– Не следовало бы, – согласился Алистер без особой убежденности в голосе. Он принадлежал к тем людям, которых часто называют аккуратистами: любил, чтобы все было чинно и благородно, чтобы комар носу не подточил. Ему не нравилось, когда в человеческих отношениях присутствовала какая-нибудь двусмысленность, неопределенность, незавершенность. И, будучи не в состоянии убедить Элен выйти за него, тоже испытывал внутренний дискомфорт.