Грехи маленького городка

– А если, например, вести себя не мило, но быть милой в душе? – спросила Габриэлла. – Или нет, погодите: если ваши действия помогают людям, а мысли при этом злые? Типа, делаешь людям добро, а в глубине души злишься.

– Ого! По телику такого точно не услышишь.

– Но ведь вопросы интересные, правда?

– Конечно. Получается, ты еще и философ?

– Я просто думаю иногда о всяком таком.

– Замечательно, – похвалила я.

– Можно задать вам еще один вопрос? – поинтересовалась девушка.

– Спрашивай, что захочешь.

– У меня ведь плохи дела, да?

Я ответила не сразу. Вначале проверила, есть ли вода у нее в кувшине, и разгладила простыню.

– Да. Не слишком хороши.

Она тоже помолчала, прежде чем сказать:

– Спасибо за честность.

– Лучше бы мне не пришлось такое говорить.

– Вы когда-нибудь врали пациентам?

– Нет, и не собираюсь.

– Серьезно? Даже маленьким детям?

– Давным-давно я поклялась себе никогда не лгать пациентам. Неважно каким.

Габриэлла пристально посмотрела мне прямо в глаза, словно испытывая. А потом спросила:

– Я могу умереть в любой день, ведь так?

Энди

Я просидел возле Кейт и Энджи час, спрятав лицо в ладони и скуля, как раненый зверь в поле. Потом попытался помолиться, но быстро сдался и сказал Богу: «Знаешь что? Катись-ка ты на хер, и вселенную свою с собой прихвати». Наконец я выбрался из угла комнаты, где провел все это время, и вызвал полицию. А пока дожидался, взял оставшиеся полпакетика героина и спрятал в нашей спальне за вышивкой, на которой было написано: «Самое хорошее в завтра – что появится еще больше вещей, которые можно любить».

Шеф полиции появился в тот момент, когда я прятал два неиспользованных шприца: Кейт купила в аптеке упаковку из трех штук. А через час я сидел перед письменным столом в полицейском участке, пока скорая увозила двух единственных на свете людей, которых я любил.

Крайнер убедился, что я был утром на работе, и задал медикам достаточно вопросов, чтобы сообразить: я не имею никакого отношения к смертям жены и дочери. В таком маленьком городке, как Локсбург, он, по сути, был обычным копом в патрульной машине, просто с дополнительной нашивкой на рукаве. Как правило, я не доверяю людям в форме, но этот мужик, по крайней мере, проявил куда больше сострадания, чем полицейские Филадельфии. Те сплошь и рядом вели себя так же грубо и жестко, как наркоманы.

– Ну так где же героин?

– Я больше девяти лет как завязал.

– Значит, зависимость у вас прошла?

– Конечно, не прошла. Я зависимый и всегда буду зависимым. Я каждый божий день жажду этого дерьма. Просто научился сдерживаться.

– Где ваша жена взяла наркотик?

– Не знаю, – сказал я, хотя пара-тройка идей на эту тему у меня была. В Локсбурге полно лузеров, которые будут рады продать тебе любую дрянь, только попроси. Уж конечно коп должен понимать такие вещи.

– Я просто нигде не заметил пакетиков.

– Пакетиков?

– Из-под героина.

– А-а, ясно. Не знаю, что вам сказать. Может, они где-то в комнате валяются.

– Вы ведь не собираетесь последовать примеру жены? – спросил начальник полиции.

– Нет, – солгал я.

– Будь мы в большом городе, я направил бы вас в центр психотерапии, чтобы вам помогли справиться с горем. Но у нас есть только отец Глинн из церкви Святого Станислава, он проходил подготовку такого рода. – Крайнер взял со стола визитку и вручил мне. – Вот его телефон. Отец Глинн – мой хороший друг.

– Спасибо.

– Непременно сходите к нему.

– Хорошо.

– Вы ведь не пойдете, я прав?

– Да, – подтвердил я, решив, что небольшая порция правды не повредит. Потом посмотрел на часы на стене. Я пробыл в участке уже четыре часа. – Я свободен?

– Давайте отвезу вас домой.

– Лучше пройдусь.

– Уверены?

– Да.

Он протянул мне руку, я пожал ее.

– Сожалею о вашей потере, – сказал Крайнер.

Я кивнул, вышел из участка и двинулся к дому через Локсбург. Обычно путь занимал пятнадцать минут. Я никогда не был высокого мнения об этом городишке, но Энджи нравилось кормить уток в пруду и беседовать с горожанами, у которых, казалось, было больше времени на разговоры, чем у жителей Филадельфии, которые вдобавок сторонились незнакомцев. Проведя больше года вдали от Филли, я почти растерял странную гордость за родной город, который культивировал в людях непонятное высокомерие, причем, говоря по правде, совершенно необоснованное. Моим жене и дочери было лучше в Локсбурге, а потому Локсбург был достаточно хорош и для меня.

По пути я достал визитку с именем священника, которую вручил мне шеф полиции, и зашвырнул ее в мусорный бачок для вторсырья. Потом вернулся домой, лег в постель и постарался как следует выспаться.

С утра, прежде чем покончить с собой, мне предстояло многое сделать.

* * *

На следующее утро я проснулся, стал прислушиваться и с полминуты не мог понять, почему Энджи до сих пор спит и ее не слышно. А еще гадал, почему Кейт нет в постели, она же обычно встает поздно.

Потом осознание обрушилось приливной волной, и я остался лежать, потрясенный и раздавленный до такой степени, что на меня напала нервная трясучка. Взгляд заметался по сторонам, я совершенно потерялся и стал убеждать себя, будто все случившееся вчера – лишь кошмарный сон, от которого мне только что удалось очнуться. Однако вскоре пришлось заставить себя смириться с тем, что моих любимых больше нет. Эмоции стали захлестывать, и мне оставалось лишь утешаться мыслью о скоротечности моих страданий. Продержись сегодняшнее утро, приказал я себе. А потом можно будет покончить с жизнью и всей ее болью.

Я принял душ и постарался максимально привести себя в порядок, чтобы выглядеть презентабельно. В моем случае это означало надеть джинсы, купленные два года назад, и простую черную футболку. Потом я прошел несколько кварталов до похоронного бюро, которое выбрал по территориальному признаку: оно располагалось ближе всего к дому.

Там я застыл на крыльце, не зная, то ли постучать, то ли просто войти, но через несколько мгновений нерешительности меня спасла женщина, которая, вероятно, увидела меня из бюро. Она открыла входную дверь и сказала:

– Доброе утро!

Ей было, наверное, лет шестьдесят. Седовласая, с хорошей укладкой, она, подобно мне, надела сегодня джинсы и футболку, но при этом производила впечатление респектабельности и профессионализма, которых у меня никогда и в помине не было. Женщина посмотрела мне прямо в глаза, а я, наоборот, стал глядеть в сторону, стесняясь покрасневших белков.

– У вас… открыто?

– Да. Муж уехал по делам, но я готова вам помочь. Не хотите ли войти?

Я последовал за ней в маленький кабинет, располагавшийся неподалеку от входной двери, справа. Хозяйка предложила мне тяжелый деревянный стул, а сама села за стол.