Грехи отцов. Том 2

— Я завидую твоей силе воли. Я знаю, что стала очень много пить.

— Я сильно сомневаюсь, что ты сама понимаешь, что означают эти слова.

— Конечно, я обычно не предаюсь разгулу! Однако каждый день я выпиваю два мартини, но, по моему мнению, даже одного было бы слишком много. Ты не возражаешь, если я выпью чашечку кофе? Если ты хочешь, я приготовлю его сама.

— Нет. Я приготовлю его сам. — Я зажег свет и наполнил водой чайник. Включил плиту, поставил на нее чайник и стоял, наблюдая за установившимся пламенем.

— Несколько лет тому назад я собиралась стать трезвенницей, — сказала Вики, наблюдая со мной за пламенем. — Но так или иначе, мне казалось, что я не смогу прожить хотя бы и день без мартини.

— Да еще и вдобавок без случайного плейбоя?

— Ох, они! Они никогда не имели для меня значения. Я просто пытаюсь доказать себе, что я не фригидна.

— Фригидна? — В первый раз я смог посмотреть на нее прямо. Я мысленно молился, чтобы мои глаза не были воспалены от слез. — Ты? Я в это не верю!

Она засмеялась.

— Если я расскажу тебе настоящую правду о моей так называемой роскошной личной жизни, твоя голова так распухнет, что ты не сможешь пройти через эту дверь!

Я пытался представить себе это. Я чувствовал себя лучше, но был все еще смущен. Мне стоило больших усилий сосредоточиться.

— А если бы я рассказал тебе настоящую правду о моей так называемой роскошной личной жизни, — сказал я, — твоя голова немедленно распухла бы, как моя. — Мне казалось, что именно это надо было сказать. Перед моим взором внезапно возникла эта мирная картина: мы наблюдаем за чайником и обмениваемся веселыми непринужденными репликами.

— Похоже, мы оба страдали от одной и той же проблемы, — сказала Вики удивленно. — Однако у мужчин нет проблем такого рода... или есть?

— Мужчинам свойственны все проблемы такого рода, поверь мне.

— Ты имеешь в виду, что ты не мог их преодолеть?

— Нет, это было легко.

— Понимаю. Итак, в таком случае ты должен предположить, что не мог...

— Да. Разумеется. Все это мелочи.

— Разумеется. Однако не думаешь ли ты, что очень часто именно мелочи жизни вызывают наибольшие страдания; когда они накапливаются, их невозможно вынести!

— Боже, повтори это еще раз. — Чайник начал закипать. Я нащупал ее руку и взял ее.

— Я часто думаю, что секс подобен деньгам, — сказала Вики. — Когда он есть, ты не думаешь о нем, но когда его нет, ты только о нем и думаешь.

Я крепко сжал ее руку и остановил свой взгляд на чайнике.

— Что могут такие, как ты, знать о том, что такое нет денег!

— Какое оскорбительное замечание! Ты думаешь, что я совсем безмозглая и начисто лишена воображения? Ты думаешь, я никогда не интересовалась тем, что значит жить в нищете, питаться рисом, иметь на иждивении кучу малолетних детей, рождаемость которых нельзя контролировать?

— Между прочим...

— Да, мне было интересно, когда ты об этом спросишь. Я приняла небольшую розовую пилюлю. Без суеты, без неприятностей, без ошибок. Себастьян, без сомнения, назвал бы это конечным продуктом нашего искусственного общества.

— А как ты это называешь?

— Освобождением.

Мы пили кофе в гостиной. Она выбрала тахту, а я сидел напротив нее в кресле, но через некоторое время, когда мы поняли, что так сидеть не очень удобно, мы сели рядом на полу спинами к стене и взялись за руки.

— Что делал я в постели такого, что никто другой не делал? — спросил я, наконец, с любопытством.

— Я не думаю, что ты делал что-то особенное. О, Боже, извини меня! Это не комплимент! Конечно, ты был великолепен. Это бесспорно, но что я по-настоящему ценила...

— Это анонимность, да? Секрет заключается в том, что я думал, что был с кем-то другим, но не с тобой. Я освободил тебя от тебя самой.

— Да. Точно. А позже...

— Ты утвердилась как новая личность и не чувствовала себя более узницей.

— ...позже, — поправила меня Вики твердо, — я поняла, что ты был самым сексуальным мужчиной, которого я когда-либо встречала.

— Я польщен! Но, пожалуйста, не думай, что ты должна меня успокаивать комплиментами.

— А я и не делаю этого. Однако поскольку мы так откровенны друг с другом...

— Боже, конечно. Это намного большее утешение, чем ты могла бы вообразить.

— Ты был бы удивлен тем, что я могу себе вообразить. Я знаю все о том, что такое быть сдержанной, не иметь возможности что-либо кому-либо рассказать!

Я поцеловал ее.

— Не хочешь ли ты пойти сейчас в постель? — спросила Вики.

— Да, очень хочу. Но я все еще так потрясен, что, вероятно, от меня не следует ожидать ничего хорошего.

— Ладно, мы не будем ничего делать, да? Мы не циркачи. Никто этого не увидит, поэтому нам не на кого производить впечатление.

— Боже мой, какая ты чудесная женщина! — сказал я и понес ее в спальню.

— Я не могу понять, о чем ты беспокоишься, — сказала она потом, когда я зажег ей сигарету.

— Я и сам не могу. — Я пошел в кухню и принес еще две бутылки кока-колы.

— Скотт.

— Угу!

— Если этот вопрос огорчит тебя, не отвечай на него, однако прилагал ли мой отец усилия, чтобы заставить тебя отвернуться от твоего отца? Я думаю, это не просто несколько небрежных замечаний, произнесенных иногда, не так ли? Это изнурительное обдуманное промывание мозгов, да?

— Конечно.

— Как ужасно. И как коварно. Ты не обманываешь себя, когда говоришь, что в настоящее время он тебе безразличен? Уверена, ты должен испытывать отвращение и ненависть к нему!