Гремящий порог

— Вот видите, товарищ доктор,— перебил его Сидоров,— не только в Иркутске известно.

— …Правда, то, что мне передавали, больше смахивает на прожект, нежели на технически обоснованный проект. Но судить не берусь. Не знаком как следует.

Говоря так, Набатов преуменьшил свою осведомленность. Но ему хотелось услышать доводы биолога.

— Вы отлично сказали. Это действительно прожект. И, разрешите, я вам изложу его суть,— торопливо, словно опасаясь, что его прервут, заговорил Клещов. Заметно было, что эта тема его волнует и что его очень обрадовала скептическая оценка, высказанная Набатовым.— Суть этого, с позволения сказать, проекта в следующем. В истоке Ангары предполагается заложить ни много ни мало тридцать тысяч тонн взрывчатки…

— Тридцать тысяч тонн! — воскликнул Сидоров и широко раскрыл свои добродушные, немного сонные глаза.

— Тридцать тысяч тонн,— повторил Клещов,— и единовременно взорвать этот… фугас. В результате взрыва должна образоваться расщелина глубиной в двадцать пять метров. Так что тут, уважаемый,— биолог сердито посмотрел на притихшего Сидорова,— не только Шаманскому камню не поздоровится.

— Прошу прощения,— взмолился Сидоров,— для чего же все это безобразие затевается?

Клещов посмотрел на него, потом перевел взгляд на Набатова, как бы выбирая, с кем вести разговор, и, видимо, решил, что вопрос Сидорова заслуживает ответа.

— В Байкал впадают триста тридцать шесть рек, речек и ручьев,— начал он строгим, лекторским тоном.— Вытекает из Байкала, как известно, одна Ангара. Сколько воды принесут в Байкал эти триста тридцать шесть рек, столько и унесет ее Ангара. Так продолжалось в течение многих сотен тысяч лет, поскольку Байкальская впадина в современных ее очертаниях сформировалась в конце третичного периода, то есть около миллиона лет назад. Но вот некоторые коллеги нашего уважаемого собеседника,— Клещов кивнул в сторону Набатова,— нашли, что этой воды, то есть естественного стока Байкала, им недостаточно. И они решили… исправить ошибку природы. Сделать взрыв, проломить берег Байкала и осушить его.

— Как осушить? — с недоумением, почти с ужасом воскликнул Сидоров.

— Не насухо, конечно,— усмехнулся Клещов,— это, к счастью, не в человеческих силах. Дно Байкальской впадины ниже уровня океана на тысячу триста метров. Но все-таки изрядно осушить. Одним из вариантов проекта предусматривается слить из Байкала полтораста кубических километров воды и понизить уровень озера на семь-восемь метров. Это значит, что в некоторых местах берега отступят от теперешнего своего положения на километр и больше в глубь озера. Так что, как видите, я не зря употребил термин «осушить».

— И зачем им столько воды? — сокрушенно произнес Сидоров.

— На это, видимо, точнее сможет ответить наш уважаемый собеседник,— сказал Клещов, снова обращаясь к Набатову.— Кстати, очень бы любопытно услышать ваше мнение.

— Насколько мне известно,— сказал Набатов,— авторы проекта стремятся решить две проблемы. Первая — частная — быстрее заполнить водохранилище строящейся Устьинской ГЭС, и вторая — главная — за счет увеличения стока увеличить выработку всех гидростанций будущего Ангаро-Енисейского каскада. Что-то, помнится, по их подсчетам, получается грандиозная цифра. Эти сто пятьдесят кубических километров дополнительно сброшенной байкальской воды дадут свыше тридцати миллиардов киловатт-часов дополнительно выработанной электроэнергии. Это примерно четыре года работы Куйбышевской ГЭС.

Слова Набатова произвели большое впечатление на Сидорова. На лице его отразилось смятение. Вид-но было, что его ошеломила грандиозная цифра, названная Набатовым.

Клещов слушал Набатова со сдержанным спокойствием. И только пристальный взгляд выдавал его настороженное ожидание. Чувствовалось, что он пытается определить, кто же перед ним: союзник или противник?

— Вы упомянули о плюсах проекта. Что вы можете сказать о его минусах? — спросил он Набатова.

— Ничего не могу,— чистосердечно признался Набатов.— Я уже говорил, что знаком с проектом только понаслышке.

— Тогда уточним плюсы,— сказал Клещов.— Насколько мне пвестно, после первоначального понижения уровня Байкала затем впоследствии предполагается его восстановить. Так сказать, возвратить ему воду, взятую взаймы.

— Я слышал и об этом,— подтвердил Набатов и и едва сдержал улыбку, увидя, как облегченно вздохнул Сидоров.— Вернуть Байкалу воду собираются через восемнадцать лет.

— Вот видите,—сказал Сидоров биологу,— вернут воду.

Но тот не обратил внимания на его реплику и продолжал допрашивать Набатова:

— Поясните мне тогда: в чем смысл этого грандиозного переливания? И не напоминает ли сне переливание из пустого в порожнее?

— В чем смысл? Очевидно, как и во всяком займе. Занять у Байкала энергию, которая нужна сегодня, с тем чтобы рассчитаться потом, когда станем богаче. Кстати сказать, заем на кабальных условиях. Дело в том, что сброшенная вода пройдет через турбины двух, максимум трех станций, а через восемнадцать лет станций будет больше, наверное, будет построен весь большой каскад, и тогда каждый кубометр воды обойдется дороже. И, заняв у Байкала тридцать миллиардов киловатт-часов, отдавать придется шестьдесят, а может быть, и все девяносто.

— На таком займе прогореть можно,— вставил Сидоров.

Но Клещов вовсе не был расположен переводить разговор на шутливый лад.

— Может быть,— допытывался он,— без этого нельзя пустить в срок Устьинскую ГЭС?

— Вот тут я могу сказать вполне определенно,— ответил Набатов.— Для пуска Устьинской ГЭС весь этот трам-тарарам совершенно не нужен.

— Премного вам благодарен. Итак,— подытожил Клещов,— с плюсами проекта мы разобрались. П-по-звольте теперь изложить вам м-минусы.

Теперь, когда разговор вступил в решающую фазу, стало очевидно, что спокойствие Клещова было напускным. От волнения он даже чуть заикался.

— На-ачнем с-с того, что снижение уровня озера резко изменит условия жизнедеятельности животного и растительного мира, нанесет всей флоре и фауне Байкала непоправимый ущерб. П-подчеркиваю: непоправимый! Байкал —это уникальное, неповторимое явление природы. Толщу его вод населяют полторы тысячи видов животных и растений. Три четверти из них эндемичны, то есть встречаются только в Байкале… Впрочем, все это вас, может быть, мало волнует. Н-но рыбку-то вы кушаете. Б-безусловно! А вот товарищ Сидоров даже ловить рыбку любит. Т-так вот. Рыбке придется туго. При падении уровня обнажится литораль — прибрежная полоса, где кормится и нагуливается рыба. Устья рек и ручьев зависнут в воздухе и превратятся в водопады, рыба не сможет подняться к своим нерестилищам. И через несколько лет от знаменитого байкальского омуля останется одно воспоминание. Эт-то не болезненная фантазия выжившего из ума старика, а реальная опасность. Так называемые деловые люди — работники совнархоза — подсчитали, что ущерб, наносимый только рыбной промышленности, выразится в сумме, превышающей два с половиной миллиарда рублей. Это я специально для в-вас,— он ткнул пальцем в Набатова,— привел цифру, чтобы вы не щеголяли своими миллиардами киловатт-часов. А товарищ заместитель директора мне и без миллиардов поверит: он рыбку любит.

Сидоров сперва насупился, потом решил, что уместнее будет улыбнуться.

— Н-но дело не только в рыбке. Б-болыние б-бе-ды грозят Круглобайкальской железной дороге. Изменение уровня повлечет за собой интенсивный процесс переформирования прибрежных отмелей и размыв всей береговой полосы. Это уж не по моей части, но я могу сослаться на наших видных геологов. Они утверждают, что железную дорогу придется п-пе-реносить на склоны хребта Хамар-Дабан. А это снова миллиарды. Ну как, уважаемый гидротехник: вы все еще будете защищать честь мундира?