Гремящий порог
Шрифт:
— Это точно.
— Мне его нужно. Где он?
Бульдозерист выключил мотор и объяснил, Наташе, что Федор Васильевич «попал в аварию». Утром, когда было еще темно, груженый лесовоз, разворачиваясь, сбил его с ног. Нет, жив… и кости цельг. Хотя ударило основательно. Вроде как бы контузило.
— Где же он?
— Увезли в больницу. А сейчас…
Наташа не дослушала и побежала обратно. Как это вышло, что она ничего не знала?.. Когда с ней самой случилось несчастье, он первый позаботился о ней. И всегда он был так добр и внимателен… А она… Что он о ней подумает? Какая нелепость! Вместе работать и ничего не знать… Утром она задержалась в главной диспетчерской с этими проклятыми бланками… Но почему
Николай Звягин сидел в диспетчерской у телефона. Наташа едва дождалась, когда он закончит разговор.
— Николай Николаевич, разрешите мне уйти с работы.
Наташа старалась говорить спокойно, но Николай понял: она встревожена.
— Что случилось, Наташа? Наташа не выдержала:
— Вы меня спрашиваете, что случилось? С Федором Васильевичем несчастье… А вы даже не сказали мне.
У нее дрожали губы. Николай никогда не видел ее такой.
— Потом я вам все объясню, Наташа… А сейчас можете идти.
Она была уже в дверях, когда Николай спохватился:
— Подождите! Сейчас придет «газик».
— Спасибо. Не надо,— не оборачиваясь, ответила Наташа.
В окно он увидел, как она выбежала на дорогу наперерез идущему порожняком лесовозу и отчаянно замахала руками. Лесовоз круто затормозил, и Наташа вскочила в кабину.
«Что же это такое?» Он вспомнил, как она была взволнована, когда Федор Васильевич в первый раз вывел на лед свой бульдозер.
«Неужели он ей так дорог? А он, наверно, и не знает об этом…» Так же, как она не знает, что дорога ему, Николаю… И теперь уже никогда не узнает… А что он не сказал ей о несчастном случае с Федором Васильевичем, получилось нехорошо. Хотел как лучше. Сказать после того, как узнает в больнице о его состоянии. Не успел позвонить в больницу. Не успел, потому что этот педант Калиновский заставил немедленно оформлять акт о несчастном случае. Видно, этот акт очень был ему нужен. Но как бы ни злорадствовал Калиновский, виноват-то во всем он, начальник участка Николай Звягин. Дал распоряжение электрикам и успокоился. А от распоряжения светлее не стало… «Смотри в оба», —сказал Кузьма Сергеевич. И вот не успел он уехать, сразу ЧП. Стыдно будет ему в глаза смотреть, когда вернется… Больше надо о деле думать, Николай Звягин!
В окно были видны кусочек стылого зимнего неба и одетая снегом вершина растущей во дворе сосны. Рядом с ней росла другая сосна; чтобы увидеть ее, надо было откинуть голову на край подушки. Но каждое, даже самое незначительное движение отдавалось в голове ноющей болью. И Федор Васильевич лежал неподвижно и смотрел, как осторожно покачивала сосна своей нарядной вершиной.
— Может, чайку бы попил? — осторожно приоткрыв дверь из кухни, спросил Демьяныч.
— Спасибо, батя, не хочется.
— Попил бы да съел кусок,— продолжал старик.— Я утром колбасы купил, хорошая колбаса, копченая. Или, может, сходить в столовую принести горяченького?
«Не надо»,— хотел отказаться Федор Васильевич, но, подумав, что старик за хлопотами и сам не ел с утра, сказал:
— Сходи, батя.
— А чего тебе принести, Федя?
— На твой вкус, батя.
Демьяныч прикрыл дверь и загремел посудой на кухне.
— Дверь не запираю: вдруг зайдет кто? — сказал он, уходя.
Если лежать не шевелясь, боль почти не чувствуется. Только ритмично, словно отсчитывая время, отдается в висках каждый удар пульса.
Сколько придется так пролежать? Врач, закончив перевязку, сказал: «Старый солдат должен знать: такая рана или убивает сразу, или заживает в неделю». Но и неделю валяться сейчас ни к чему. Такой глупый случай! И как он зазевался?.. Все это тот старик — бригадир взрывников… Видал же его и до этого. И ничего не бросилось в глаза. А сегодня подал он пакет со взрывчаткой
своему подручному и сказал: «Держи, браток». И голос знакомый и слова. И долговязая тощая фигура показалась знакомой, виденной не один раз. Но где? Когда?.. И как всегда бывает в такой момент, стало казаться, что очень важно, совершенно необходимо вспомнить, где и когда слышал он это глуховатое «Держи, браток», где и когда видел этого человека. И, наверно бы, он вспомнил… Но тут над ухом рявкнул гудок лесовоза, резкий толчок в плечо, сбивший с ног, и при падении, удар головой о гусеницу экскаватора… Очнулся в. больнице. Хотели там и оставить. Спасибо врач, тоже бывший фронтовик, уважил солдатскую просьбу: разрешил отвезти домой. Сказал только: «Солдату ворон, считать не положено». Правильно сказал… Но где же все-таки довелось встречаться с этимдолговязым стариком?,.И опять, как тогда, утром, на льду, стало казаться, что вот еще одно, последнее усилие памяти, и…
Но напрягаться было нельзя. Гулко здстучалоч в висках, и снова подползла скучная тупая боль. Федор Васильевич старался заставить себя думать о другом: как там работают без него его бульдозеристы, успеют ли, пока он лежит тут, опустить второй ряж,— но высокая сутулая фигура старика все время назойливо маячила перед ним.
В наружную дверь тихонько постучали.
— Войдите,— сказал Федор Васильевич, но, наверно, сказал очень тихо, и его не услышали.
Стук повторился. Потом скрипнула входная дверь. Кто-то вошел и остановился у порога.
— Проходите в комнату,— сказал Федор Васильевич.
На миг Наташа задержалась у открытой двери, и Федор Васильевич успел только увидеть ее большие, испуганные, раскрытые глаза. Потом она кинулась к нему.
— Наташа, что ты! — растерянно произнес Федор Васильевич.
А она уже склонилась над ним и совсем по-детски спросила:
— Вам очень больно?
— Да нет, что ты, Наташа, нисколько!
— Я так испугалась!
Перетолчин через силу улыбнулся.
— Не стоило пугаться, Наташа. В общем-то пустяки.
— Федор Васильевич, я ведь только сейчас узнала.
— Да нечего и узнавать было, Наташа. Велика важность — стукнуло маленько. Такое ли случается!
Ее забота и тревога тронули его. Славная девчушка! Что же особого для нее сделал? Но хорошая душа все доброе, помнит.
И ему захотелось подняться, если не встать, то хотя бы сесть, чтобы она увидела: он здоров — и перестала волноваться. Но едва он пошевелился, как резкая боль заставила сжать зубы. Хорошо, что Наташа этого не заметила.
— Я плохо сделала, что пришла? — робко спросила Наташа.— Потревожила вас?
Федор Васильевич коснулся ее руки.
— Очень хорошо. Спасибо, Наташа.
Его сдержанная, чуть приметная ласка обрадовала Наташу. Федор Васильевич заметил это и упрекнул себя.
Вернулся из столовой Демьяныч и долго кряхтел и кашлял с мороза.
— Сейчас накормлю тебя,— сказал он, заглядывая в комнату.— Э, да у нас гостья!
Наташа поздоровалась, с трудом скрывая свое смущение.
— Сейчас накормлю, Федя,— повторил старик.
— Позвольте мне, Василий Демьяныч! — Наташа вскочила и выбежала на кухню.
Старик посмотрел ей вслед, потом перевел взгляд на сына. Тот чуть приметно покачал головой.
— Тут котлеты и рыба, — сказала Наташа. — Вы что будете, Федор Васильевич?
— Не хлопочи, Наташа, — сказал Федор Васильевич. — Мне только стакан молока. Есть у нас молоко, батя?
— Есть, есть, сейчас достану,— засуетился старик. Наташа принесла стакан молока. Поддерживая подушку, помогла Федору Васильевичу приподняться и напоила его. Прядка ее светлых мягких волос коснулась его щеки. Рука сама потянулась к светлой девичьей головке. Но он тут же поборол свою слабость: «Не смей! Руби дерево по себе».