Гремящий порог

Да, он пойдет. Сейчас пойдет. Если он не пойдет теперь, когда понял, что должен пойти, он будет просто трус. Нечего откладывать!

Уже в дверях, как всегда, выходя из дома, взглянул на часы.Без четверти пять. Она еще не пришла с работы. Конечно, не пришла. Идти надо через полтора часа. Через час. Она уже будет дома… Всегда приходится ждать!

Он снова подошел к окну. Время тянулось нестерпимо медленно. Попробовал читать, но глаза машинально перебегали от строки к строке, а смысл прочитанного не доходил до сознания…

Ровно через час Вадим постучался в дверь Наташиной комнаты.

— Не заперто! — ответили ему. Вадим узнал голос Нади.

Люба откровенно удивилась появлению Вадима. А Надя так же откровенно обрадовалась, пригласила проходить и пообещала напоить чаем с конфетами.

Вадим как будто и не слышал ее любезного приглашения, спросил с порога:

— Где Наташа? — На работе,— ответила Люба.

А Надя, обиженная невниманием Вадима, добавила нараспев:

— По всей вероятности.

Вадим услышал насмешку в ее словах.И все-таки он увидит ее. Увидит сегодня. Подождать можно и на крыльце.Они поднимались из распадка по узкой, петлявшей между высоких сосен тропинке. Идти рядом не хватало места, и Николай то шел за Наташей, то, стараясь поравняться с ней, оступался в сугроб. Сегодня работы на участке, прерванные с утра опусканием второго ряжа, закончились позднее обычного. И когда они вышли из диспетчерской, Николай решился спросить: можно ли ее проводить?

К вечеру ветер стих, и мороз уже не казался таким злым и колючим. Шли не торопясь. Над гребнем горы висела полная луна, и длинные темные тени, догоняя одна другую, неслышно скользили по синеватому снегу.

Николаю надо было многое, очень многое высказать Наташе. Ему хотелось прямо спросить ее, почему она так грустна и подавлена в последние дни. Надо было, чтобы она поняла, как ему больно видеть ее опечаленной и что он все отдал бы, только б она стала снова оживленной и веселой. Надо же все это высказать ей… И вот они шли и говорили… Говорили, как всегда, о своей работе. Совместная работа — это в конце концов единственное, что их связывало.

Временами Николаю казалось, что и Наташа ждет от него других слов. И она действительно ждала их. Но в этом ожидании было больше тревоги, нежели радостного нетерпения. Она догадывалась, что у Николая на душе, но готова была принять только его дружбу… Только дружбу, не больше.

Чувство к Вадиму все еще стояло между ними.Николай так добр и внимателен. Вадим тоже был когда-то таким. Но теперь он уже не вернется к ней… А если бы захотел вернуться?.. Нет, что было, прошло… «Наши судьбы — две дороги, перекресток позади…» Николай честнее, душевнее и, наверно, ближе ей. Она рада быть ему другом. Но ему-то этого теперь уже мало…

Ей очень не хотелось огорчать Николая. И, если он откроется в своих чувствах, ей трудно будет отвечать ему… И они шли и говорили о своей работе…

— Николай Николаевич, вы тоже очень тревожились сегодня?

— Наташа! — сказал он.— Неужели вы всегда так и будете звать меня?

Она ответила нерешительно, как бы оправдываясь:

— Я уж так привыкла.

— Могу я вас разозлить,— воскликнул Николай,— чтобы вы назвали меня… ну хоть Колькой!

Наташа рассмеялась.

— Вы-то сможете. Я, наверное, не смогу.

— Я вас очень прошу, Наташа. Когда вы называете меня так по-стариковски, я не могу ни о чем говорить, кроме гидротехники.

— Хорошо,— сказала Наташа.— Я постараюсь вас называть Николаем.

— Это уже чуточку лучше.

— Только чуточку? Может быть, тогда уж товарищем Звягиным?

— Нет, нет! — Николай замахал руками.— Согласен на Николая.

— То-то же! Но вы, Николай, не ответили на мой вопрос. Вы очень тревожились?

— Очень. Особенно после того, как Перевалов сказал, что сам сядет на экскаватор,

— А правильно он поступил?

— Конечно, правильно. А если и неправильно, то все равно каждый на его месте поступил бы так же.

— Каждый? И Калиновский тоже?

— Калиновскому никогда не быть на его месте.

— Да, конечно,— согласилась Наташа.— А почему так рассердился Кузьма Сергеевич?

— Рассердился — не то слово. Он был огорчен, взволнован. Нелегко остаться одному, когда все против тебя… Он привык, чтобы ему верили, а тут все были против. Калиновский не в счет. Его мнение в глазах Кузьмы Сергеевича мало весит. А вот Перевалов и Швидко… Кузьме Сергеевичу было очень тяжело.

— Но Перевалов же поддержал.

— Не поддержал, а согласился. У него не было другого выхода. Он знал, что Кузьма Сергеевич все равно сделает, как решил… Вы говорите: поддержал? Если бы поддержал, не согнал бы экскаваторщика с места, чтобы сесть самому. Значит, не верил или в крайнем случае не очень верил Набатову.

— А вы верили?

— Тоже не верил,— честно признался Николай. Несколько шагов они прошли молча, потом Наташа сказала:

— А все-таки Кузьма Сергеевич оказался прав.

— Я надеялся, что он окажется прав. Но у меня не хватило бы смелости поступить так, как поступил он.

— А поступить, как Перевалов? Сесть в кабину экскаватора?

— Думаю, что хватило бы. Это ведь много легче.

Они поднялись из распадка. Тропка влилась в широкую, гладко укатанную дорогу. Здесь можно было идти рядом.

Наташа сама взяла Николая под руку и сказала:

— Вы очень хороший человек, Николай Николаевич.

После этого Николай уже никак не мог заговорить с нею о том, о чем ему так хотелось говорить.Они вышли на главную улицу поселка. Сегодня здесь было пустынно.

Мороз давал себя знать.Сейчас поворот направо, и второй от угла ее дом. Сейчас она уйдет. Крепко, по-мужски тряхнет его руку, улыбнется с едва заметной лукавинкой и скажет: «До свидания, Коля!» Нет, не скажет она «Коля». Да если бы и сказала! Все равно ведь уйдет…

И Николай решил: как только свернут за угол, он скажет: «Наташа, я проводил вас, теперь проводите меня». И еще полчаса вместе.

Но он не успел ничего сказать.На крыльце общежития, прислонясь к поддерживающему навес столбику, стоял высокий парень в кожаной тужурке.