Грешница и кающаяся. Часть II

— Видите?! — вскрикивала она с закрытыми глазами, и дыхание ее прерывалось.— Видите… они мертвые… оба мертвые… я их убила! Они умерли в снегу!… О горе! Только одного из них я могу согреть на своей груди… другого уже нет… отдайте мне его! Сжальтесь надо мной, его украли. Верните мне его, иначе я умру от горя!… Они преследуют меня… видите, вот идут солдаты? Они меня ищут, потому что я… в зимнюю ночь… убила своего ребенка! О ужас! Дальше, дальше… что за пытка!… Дитя мое… моя дитя!…

— Маргарита,— увещевал Эбергард несчастную страдалицу,— приди в себя, дочь моя, с тобой рядом твой отец, он заботливо охраняет тебя!

— Да-да… это отлично! — говорила она со вздохом.— Это очень хорошо, охраняйте меня.— И тут же — новый бред: — Ты можешь не охранять меня, они и тебя погубят! Они нашли моего ребенка… на дороге… мертвого… замерзшего зимней ночью… Они меня ищут… Вот он передо мной, мой ангелочек, бледный и мертвый…

Эбергард не мог не признаться себе, что в этих картинках должна быть большая доля правды, и он содрогнулся…

Но вдруг он вспомнил клятву, данную им Маргарите после ее спасения, и воскликнул:

— Дочь моя, повторяю: что бы ни случилось, ты не услышишь от меня ни слова упрека, не увидишь ни одного косого взгляда! Движимый любовью, я наставлю тебя на истинный путь и постараюсь все примирить, все искупить!

И, тем не менее, слова, произносимые Маргаритой в бреду, были ужасны. Если ее бред хотя бы частично основывался на действительных событиях, то о примирении не могло быть и речи, и жизнь его и дочери погрузится в вечный мрак и горе.

Тяжелы были часы, проводимые благородным и великодушным князем около своей страдалицы-дочери. Он чувствовал, что поздно, слишком поздно нашел ее.

Но вместе с горем возрастала и любовь его. Он решил взять на себя все страдания дочери, только бы спасти ее.

Когда они достигли французской границы и сели в вагон, Эбергард почувствовал, что главная опасность здоровью дочери миновала. До Парижа поезд домчал в считанные часы.

Прибыв в свой особняк на улице Риволи, князь прежде всего позаботился о том, чтобы дать Маргарите полный покой. Призванные им доктора в один голос утверждали, что болезнь его дочери — следствие сильных душевных переживаний, и дали надежду на скорое выздоровление.

Эбергард очень рад был увидеть маленького Иоганна; мальчик сильно соскучился по нему.

Под руководством хороших врачей Иоганн стал говорить понятнее, и не вызывало никаких сомнений, что, развившись умственно и телесно, он доставит князю много приятных часов общения с собой.

Тринадцатилетний мальчик с большим вниманием слушал рассказы Сандока о том, как «масса Эбергард» вызволял свою дочь из страшной подземной камеры, и попросил разрешения ухаживать за больной. Трогательно было видеть, как мальчик на цыпочках подходил к ней и подавал питье.

Эбергард еще больше полюбил его за это и уделял ему много внимания.

Прошло несколько месяцев, и Маргарита, наконец, поправилась настолько, что вполне могла уже осознать свое нынешнее счастливое состояние. Однако пережитые страдания не стерлись из ее памяти.

Она была глубоко удручена, чувствовала неодолимую потребность высказаться, и для нее большим благом была возможность рассказывать отцу историю своей жизни.

Она ничего не скрывала, в порыве саморазоблачения открыла ему всю свою душу, и Эбергард, сколько мог, утешал и ободрял ее. Но когда Маргарита поведала, сколько горя причинил ей принц Вольдемар, князем овладела глубокая грусть и он закрыл лицо руками. Он подумал, что над его семьей тяготеет злой рок и прошлому дочери не будет искупления!

Рассказала Маргарита и о своем ночном бегстве, о том, как безжалостный Шлеве вытолкал ее с веранды.

— Я лишилась рассудка от отчаянья,— рассказывала она.— В этом ужасном положении я совершила страшный поступок… в полубреду бросила своих детей… а ночь была морозная… и я сама лишилась чувств. Когда я пришла в себя и вспомнила, что произошло, то поспешила к тому месту, где оставила детей, но нашла только одного ребенка. В отчаянье я бросилась на поиски, но все напрасно, моего мальчика мне не суждено было найти… Я с жаром прижала к сердцу маленькое существо, оставшееся у меня. Это Бог оказал свою милость мне, грешнице, возвратив девочку…

— Несчастная страдалица! — прошептал Эбергард, потрясенный рассказом дочери о своей жизни, которая могла сложиться совсем иначе и протекать спокой^ но и безмятежно.— Где же оставила ты второго ребенка, которого возвратил тебе Бог?

— Окруженная опасностями, преследуемая врагами, всеми покинутая и беспомощная, с борьбой отняв девочку у диких зверей, готовых разорвать ее и меня, я отдала ее в воспитательный дом…

— В воспитательный дом?! — воскликнул Эбергард.— О горе, так она потеряна для нас! Как можно среди такого множества детей найти ту, которая принадлежит нам?

В глазах Маргариты заблистали слезы. Она опустилась на колени перед отцом, назвавшим ее ребенка также и своим. Эти слова подействовали на нее лучше всяких лекарств.

— Принадлежит… нам? — повторила она дрожащим голосом и горячо поцеловала руку отца.

Эбергард привлек дочь к себе и поцеловал в лоб.

— Да, Маргарита, дитя мое! Все, что касается -тебя, отныне касается и меня. Я хочу делить с тобой и горе, и радость — все, что ниспошлет Бог; я готов на все, лишь бы осветить твою жизнь и дать мир и спокойствие твоему бедному сердцу.

— Твоя любовь поддерживает меня, отец! Я была грешницей, покинутой Богом, я поверила клятвам Вольдемара, я жаждала любви и думала найти ее в нем…

— И он обманул тебя?… Бедное дитя, не ты первая, не ты последняя.

— Нет, отец, прости ему, он не виноват.

— Как, ты просишь за него? Возможно ли это, Маргарита? Может быть, ты до сих пор любишь принца?

— Да, отец, я люблю его, потому что в том, что произошло со мной, он не виноват.

— Отринь эту любовь, дочь моя, забудь его! Это грешная любовь!

— Хорошо, отец. Кто в своей жизни столько выстрадал и перенес, как я, тот на пути к раскаянию может отринуть последнее, лучшее утешение… Что ж, теперь я и этого лишилась, везде пусто и темно! Будь по-твоему, отец, руководи мною, а я буду исполнять твои требования без ропота и возражений. Ты лучше всех знаешь, что нужно твоей бедной дочери. Мои уста никогда больше не произнесут имени этого человека, бывшего когда-то моим кумиром; я заставлю себя разлюбить его; это тяжелое испытание, отец, самое ужасное лишение, которое только в состоянии перенести человеческое сердце, но твоя воля будет исполнена.