Грешница и кающаяся. Часть II

— И сколько же вам лет?

— Скоро минет семьдесят! Я попал сюда в тринадцатом году, после того, как моя правая рука была совсем раздроблена; позже мне отняли ее.

— Оттого-то вы отворяете левой,— заметил наблюдательный Эбергард.— Под рясой не видно, что у вас нет руки.

— Работать я больше не мог,— словоохотливо рассказывал привратник,— и когда умерла с горя моя мать, а следом и отец, я поступил в этот монастырь, еще не будучи постриженным… Да благословит Пресвятая Богородица нашу милостивую игуменью! С тех пор, как она здесь, нам грех роптать на свою судьбу.

— Вы достойный служитель, благочестивый брат! Примите от меня небольшое вознаграждение за ваши прежние доблести.

С этими словами Эбергард опустил в руку привратника горсть золотых монет.

— Благодарю вас, благородный господин, за ваше великодушие. Но зачем мне деньги, у меня здесь есть все, что нужно.

— Я вижу, вы дали обет нищенства,— проговорил Эбергард.— Простите мне мою недогадливость.

— Позвольте, благородный господин, опустить ваше богатое подаяние в эту железную кружку.

— Конечно, делайте с ним, что хотите. Для кого собираются деньги?

— Для бедных жителей окрестных деревень.

Эбергард с радостью мог убедиться, что этот монастырь достойно выполнял свое истинное предназначение.

Он пожал руку старому монаху и вслед за ним поднялся по лестнице.

Наверху показалась игуменья и двинулась к нему навстречу.

Привратник удалился.

Эбергард поклонился принцессе Шарлотте. Оба были взволнованы этой встречей и не произнесли ни слова.

Игуменья протянула князю руку и повела в свою приемную. Нельзя было сказать, что здесь живет принцесса. Покинув мир со всем его блеском и роскошью, Шарлотта стала вести жизнь суровую и простую.

Она избегала глядеть на князя. Душа ее только начала успокаиваться, и этот неожиданный визит разбередил старые раны. Она до сих пор любила Эбергарда и никогда не переставала его любить, разлука с ним принесла ей много горя. Но теперь ее чувство, глубокое и потаенное, видоизменилось — она любила Эбергарда как верного надежного друга, который может ободрить ее в трудную минуту и подкрепить советом и помощью.

— Простите мне, благочестивая женщина,— сказал Эбергард взволнованным, проникающим в самое сердце голосом,— что еще раз нарушаю ваш покой; когда мы с вами простились навеки, я никак не думал, что нам суждено снова встретиться.

— Я понимаю вас, Эбергард, вы охотно избежали бы этой встречи. Но я счастлива, что мне пришлось еще раз увидеться и поговорить с человеком, которого я теперь вполне поняла. Примите мой искренний привет!

— Ваша доброта действует благотворно, Шарлотта.

— Вы страдаете, Эбергард, я это вижу. Скажите, что с вами случилось? — воскликнула игуменья.

— Я вам все расскажу, и вы поймете,— отвечал Эбергард.— Да, я пережил тяжелые часы.

— Голос ваш дрожит. Ваше дитя… ваша дочь?…

— Она нашлась, Шарлотта, она жива!

— О, благодарю тебя, Создатель, за это известие.

— Она жива, но…

— Говорите же, я должна все знать!

— Никогда больше не будет она счастлива, никогда душе ее не знать покоя!

— О Боже! Говоря так, вы выносите приговор и своей душе и судьбе.

— Мой удел — утешать и поддерживать несчастную. Она разбита душевно и истощена телесно; бесчисленные страдания исчерпали ее силы, и теперь единственное ее желание, главное в жизни,— это найти ребенка, которого она в минуту отчаянья отдала в воспитательный дом, чтобы избавить от преследований.

На лицо Шарлотты набежала тень, она чувствовала, как князю тяжело говорить об этом.

Эбергард между тем продолжал:

— Но самое ужасное в ее судьбе, самое страшное ее наказание в том, что второе существо, произведенное ею на свет одновременно с первым, брошенное в минуту умопомрачения, исчезло бесследно.

Шарлотту потрясло это известие; она всплеснула руками и проговорила:

— Вам приходится, мой друг, переносить и это тяжелое испытание!

— Моя дочь,— продолжал Эбергард,— томится теперь желанием видеть своего ребенка. Я поспешил сюда, чтобы забрать девочку из воспитательного дома, и что же я узнаю…

— Я догадываюсь… Жозефина?

— Вы и принц Вольдемар взяли ее под свое покровительство?

— О, это было внушение свыше, Эбергард! Эта девочка здесь… Я воспитываю ее с такой любовью, какой раньше и не предполагала. Но позвольте задать вам вопрос, простительный близкому другу, каковым я себя считаю… Кто тот бесчестный человек, который соблазнил беспомощную девушку и сделал ее игрушкой своих страстей? Говорите, Эбергард! Вы уклоняетесь от прямого ответа?

— Не заставляйте меня говорить, Шарлотта! Маргарита доверила мне свою тайну, пусть она останется в глубине моего сердца. Все случившееся так ужасно, что я не должен был тревожить вас подобным образом. Помолитесь за мою бедную страждущую дочь.

— Помогая вашей дочери пережить ее горе, вы должны также простить тем, кто так страшно согрешил против нее,— сказала игуменья, протягивая князю руку.— В вас столько великодушия и благородства, что в моих глазах вы олицетворяете идеал человека. Не препятствуйте мне высказать все, что наполняет мое сердце, это для меня благодетельно. Если на земле кто-нибудь в состоянии ободрить несчастную, так это вы, Эбергард. Я буду молиться за Маргариту, за вашу кающуюся дочь, бесчисленными страданиями искупившую свою вину. Пресвятая Богородица смилуется над нею. А принцу я скажу, что Жозефина, эта прелестная девочка, вырванная из воспитательного дома, принадлежит вам, что я отдала ее в ваш дом и тем облегчила горе несчастной матери.

— Не сердитесь на меня, Шарлотта, если я попрошу вас ничего не говорить принцу о моем посещении; не спрашивайте у меня также причину этой просьбы, которая, может быть, покажется вам странной; я желал бы, чтобы принц не знал, в чьи руки попала Жозефина.

Благородная принцесса, внимавшая словам Эбергарда, не посмела высказать ужасной догадки, вызванной в ней просьбой князя, лишь закрыла руками побледневшее лицо.

— Ваше желание будет исполнено, Эбергард! — проговорила она после долгой и тягостной паузы.— А вы наверняка знаете, что Жозефина именно та девочка, которую вы хотите возвратить несчастной матери?