Грешница и кающаяся. Часть II
Шрифт:
Во всяком случае, размышлял обер-инспектор, Фукс наверняка встречается с бароном Шлеве — вот через кого проще всего разузнать местопребывание преступника!
Господин д'Эпервье чувствовал, что изнемогает под гнетом тайны, окружавшей побег Фукса и все, что ему предшествовало.
Но кому он мог и должен был довериться?
Никому! Под страхом разоблачения…
В этой критической обстановке ему приходилось полагаться только на самого себя.
Он охотно уступил бы этот труд другому. И с готовностью пожертвовал бы значительную сумму денег, только чтобы проследить, какие сношения поддерживает
Оставалась только одна возможность с наименьшим риском узнать местопребывание бывшего ла-рокетского узника — принять на себя роль шпиона.
Он решился, наконец, и вечером отправился к особняку барона Шлеве.
Предприятие это, как он теперь видел, имело свои минусы: не только потому, что караулить на улице, пока барону вздумается выехать, было не очень приятно; гораздо худшим представлялось то, что слуга барона вскоре, по-видимому, заметил слежку, несмотря на все принятые д'Эпервье меры предосторожности.
Это стало очевидным уже из того, что слуга, перед тем как ехать куда-либо, вначале оглядывался по сторонам, да и сам Шлеве с еще большим вниманием устремлял взгляд на каждого, кто казался ему подозрительным.
Но господин д'Эпервье не так-то легко отступал от принятого плана.
Напротив особняка Шлеве находилась кофейня, в укромном уголке которой можно было с успехом продолжить наблюдение за домом.
В эту кофейню обер-инспектор приходил теперь каждый вечер, пил ликер и посматривал в окно.
Дважды он брал фиакр и преследовал барона, но экипаж последнего неизменно направлялся к Ангулемскому дворцу.
На третий вечер господин д'Эпервье решил перенести свой наблюдательный пост непосредственно во дворец. Там его терпение и выдержка должны были увенчаться успехом.
Он не пошел в кофейню, но прямо поехал в Булонский лес, до дворца добрался пешком и незаметно проник в парк.
С наступлением сумерек к парадному подъезду дворца начали подъезжать кареты, из них выходили знатные гости. Д'Эпервье под покровом темноты внимательно следил за происходящим из-за деревьев.
Уже было поздно, и он собирался покинуть свой пост, как вдруг к подъезду подкатил еще один экипаж.
— Быть может, это барон пожаловал? — пробормотал уставший ждать господин д'Эпервье и подался вперед, чтобы лучше видеть.— Клянусь всеми святыми, это его экипаж!
Однако карета, вопреки ожиданию, не остановилась у подъезда, а покатила дальше, ко входу для прислуги.
Это было по меньшей мере странно! Господин д'Эпервье оставил свой пост и последовал за экипажем, прячась в тени деревьев. Измученный ожиданием, подгоняемый любопытством, он совсем забыл о предосторожности и, чтобы лучше видеть, приблизился к террасе, у которой остановился экипаж барона.
Терраса была изнутри ярко освещена, господин д'Эпервье мог хорошо видеть, кто выходит из экипажа — так же, впрочем, как и они его. Спохватившись, он поспешил укрыться за одной из колонн, которые поддерживали увитую плющом галерею.
Лакей отворил дверцу кареты, из нее выбрался Шлеве и тотчас же вошел в дверь заднего хода. За ним из кареты показался человек, закутанный в темный плащ, в котором д'Эпервье без труда узнал Фукса. Ну, наконец-то!
Фукс скрывался
в Ангулемском дворце — быть может, даже против воли графини Понинской или, по крайней мере, без ее согласия.Во всяком случае, лучшего убежища и придумать было бы трудно, так как вряд ли кому-нибудь пришло в голову искать беглого каторжника во дворце, посещаемом исключительно знатными людьми.
Забывшись, д'Эпервье слишком высунул голову из-за колонны, и бдительный лакей его заметил. Спустя некоторое время, когда обер-инспектор, обдумывая планы захвата беглого преступника, торопился домой, барон вышел к своей карете, и лакей тотчас донес ему обо всем замеченном.
Когда господин д'Эпервье возвратился в свою квартиру на улице Ла-Рокет, чтобы предпринять дальнейшие шаги, ему доложили о приезде какого-то господина, который просит немедленно принять его.
Обер-инспектор догадался, что за гость пожаловал к нему в такое время, и велел привратнику не принимать его, ссылаясь на поздний час. Привратник ушел, но тут же вернулся со словами, что господин не принял отказа и вручил ему для передачи свою визитную карточку. На ней значилась фамилия барона Шлеве.
Пока обер-инспектор придумывал новую причину для отказа, непрошенный гость уже стоял на пороге. Барон выглядел взволнованным, морщинистое лицо было бледней обычного, а серые глаза слегка косили, что служило у него признаком волнения.
— Извините, господин д'Эпервье,— сказал он, подавая свою костлявую руку в безукоризненной перчатке,— тысячу раз извините, что вынужден беспокоить вас в столь неурочное время…
Шлеве умолк и бросил вопросительный взгляд на привратника, все еще находившегося в комнате.
— Я собираюсь уезжать, господин барон,— холодно заметил обер-инспектор и повелительным тоном бросил привратнику: — Прикажите кучеру ждать меня внизу!
Привратник удалился. Когда дверь за ним закрылась, Шлеве приблизился к д'Эпервье.
— Я приехал так поздно, чтобы удержать вас от необдуманного шага, могущего причинить вам страшный вред; вы ведь собрались ехать к префекту полиции, не так ли?
— А если бы и так, господин барон, что из этого?
— Этот поступок оказался бы для вас роковым…
— Вы говорите загадками, господин барон!
— Да, я взволнован, позвольте мне собраться с мыслями. Вы были час назад в Ангулемском дворце?
— Вполне возможно… Ну и что?
— Вы видели там…— Шлеве оглянулся и произнес, понизив голос: — ла-рокетского узника?
— Вполне возможно… Продолжайте!
— И вы хотите принять меры для его поимки?
— Как вы догадливы, господин барон! Кажется, наш уговор выполнен обеими сторонами, и больше никто никому не должен.
— Выполнен, но не забыт!
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы можете поплатиться головой, если захотите выдать преступника властям!
— Я не трус, господин барон, и готов это доказать!
— Вот видите, мои опасения подтвердились! — вскричал барон с большим волнением.— Как вовремя я успел! Послушайте меня, господин д'Эпервье, и поверьте, что не корыстолюбие привело меня сюда. Уговор наш действительно исполнен и прекратил свое действие, но не забывайте, что посредством его мы навсегда отдали себя в руки Фукса!