Грешница

Шерубен покраснел, как школьник, пойманный в какой-нибудь шалости.

На губах Баккара мелькнула едва заметная насмешливая улыбка, и эта-то улыбка окончательно смутила Шерубена.

— Послушайте, — продолжала она, — вы вели себя в отношении меня как неопытный школяр. Вам сказали, что у меня нету сердца, — может быть, это и правда.

— Я этого теперь не думаю, — пробормотал он.

— Это все может быть; но прежде чем было держать это постыдное пари, вам не мешало бы навести сперва некоторые справки.

И молодая женщина, на которую чарующий взгляд Шерубена не производил ни малейшего действия, смотрела на него и продолжала смеяться.

— Я поняла бы, — продолжала она, — держать пари, не рассчитывая на денежный выигрыш. То есть если бы вы сказали «я хочу быть любим этой женщиной, которая никого не любит» вместо того, чтобы заявить то громко в клубе… тогда, может быть, и была бы еще для вас какая-нибудь надежда тронуть меня, но…

Она улыбнулась и не докончила своих слов.

— Так вы считаете, — проговорил Шерубен, несколько оправившись от смущения, — мое пари проигранным?

— Мне кажется… если разве только…

— А, условие? Посмотрим, в чем оно заключается!

— Ну, — сказала она, — заключим условие… и не будем более говорить, и продолжайте, если хотите, бывать у меня…

— Я не понимаю вас, — сказал Шерубен.

— А между тем это так понятно.

— Как?

— Милейший мой, — сказала Баккара, — позвольте мне предположить, что во мне вас больше всего пленяет обещание графа дать вам пятьсот тысяч франков…

— Как вы могли это предполагать? — проговорил Шерубен с притворной гордостью.

— Отложим в сторону ваше самолюбие — я убеждена, что вы отказались бы от них с охотой… если бы я только могла полюбить вас…

— О, конечно!.. — пробормотал Шерубен. Он боялся, что его разгадают.

— Слушайте же меня, что я вам предложу сейчас — вы можете принять или не принимать… Или вы напишете графу тут же, у меня, и сейчас же, что вы отказываетесь от пари, или ваша нога никогда не будет у меня.

— Ну, а если я напишу это, что со мной будет тогда?

— Тогда, может быть, вас и простят, — проговорила Баккара и бросила такой взгляд на наглого искателя приключений, что он окончательно почувствовал себя обезоруженным.

— Ну, — добавила она настоятельно, — решайтесь же! Он еще несколько колебался.

— Вот бумага — садитесь там и пишите, я буду диктовать.

Шерубен вздрогнул и почувствовал, что он побежден. Он встал и сел к столу.

— Я жду, — проговорил он, взяв в руки перо.

— Граф, — диктовала Баккара, — забудьте мою вину перед вами; я отказываюсь от пари.

— Я не могу писать этого! — вскрикнул Шерубен, — это ведь настоящее письменное извинение!

— Вы напишете его, — сказала спокойно Баккара, голос которой звучал так нежно и очаровательно, — вы напишете ради любви ко мне…

Шерубен молча взял перо и написал.

— А теперь, — сказала Баккара, — поцелуйте мою руку, возьмите шляпу и отправляйтесь!

— Отправляться?

— Теперь уже двенадцать часов, — заметила Баккара, — если хотите успеть, то начинайте с послушания…

Очарованный Шерубен послушался и пошел домой…

— Когда я могу быть у вас? — спросил он.

— Послезавтра, прощайте.

Когда он ушел, она заперла за ним дверь, и, покачав головой, прошептала:

— Ты у меня в руках… ты самый обыкновенный Дон-Жуан, и наказание твое будет ужасно, если ты только не остережешься.

Можно было предположить, что Баккара угадывает то, что должно было случиться.

И действительно, Шерубен отрезвился сейчас же, как вышел на улицу.

— Какой я дурак, — подумал он, — я забыл о том, как бы мне пригодились пятьсот тысяч франков.

— Впрочем, — пробормотал он, — никто не принуждает меня сказать Баккара, что я отказываюсь от своего пари. Лишь бы только граф знал, что я держу это пари… теперь ясно как божий день, что она желает полюбить меня, но не хочет согласиться из-за пари… Следовательно, — добавил он, ударив себя по лбу, — пятьсот тысяч франков у меня в кармане… Идем к графу!

Шерубен знал привычки молодого графа, "то есть то, что он не ложился спать никогда раньше трех часов.

Было всего двенадцать часов… Шерубен подумал немного и отправился в клуб и действительно нашел графа за вистом.

— Граф, — сказал он ему вполголоса, — я могу попросить вас на одно слово?

— К вашим услугам, — ответил граф, вставая и отходя в сторону. — Я слушаю вас.

— Я только что от Баккара, — начал Шерубен.

— Так, — заметил равнодушно граф.

— Согласитесь ли вы в том со мной, что в деле, которое занимает теперь нас, хитрость употребительна?

— Смотря по обстоятельствам.

— Баккара не желает, чтобы я держал об ней пари.

— Она права.

— Поэтому я написал у нее письмо, в котором отказываюсь от нашего пари.

— А!

— Но я пришел сказать вам, граф, что мой отказ не серьезен.

— Хорошо!

— Разве только вы согласитесь дать мне слово, что вы ничего не скажете ей о настоящем разговоре.

— Даю вам это слово.

— Хорошо… до свиданья.

Шерубен поклонился графу и ушел, чтобы повидаться с виконтом де Камбольхом, который должен был ожидать его.

На другой день после этого граф Артов заехал к Баккара; она встретила его с улыбкой и, подавая руку, сказала:

— Хотите я вам сообщу какую-нибудь тайну?

— Да, — ответил он, кивая головой.

— Я сообщу вам кое-что, о чем вы полагаете, что знаете это один.

Он сделал движение невольного удивленья.

— Вчера вечером, в полночь, у вас был некто Шерубен.

— Вы это почему знаете? — спросил граф.

— Это для вас должно быть все равно.

— Так вы видели его?

— Нет! Но я знаю, с какой целью он был у вас в клубе.

— Вот как! — прошептал граф. — Если вы это знаете, то вы просто колдунья.

— Все это может быть. Садитесь здесь и прочтите это письмо.