Грешник
Шрифт:
Фергюсоны были рады приютить меня снова. Они проехали большое расстояние ночью, чтобы спасти бестолкового подростка, который попросил их помочь ему. Потрясенные тем, что они узнали о моей жизни в доме отца, Фергюсоны взяли меня к ним домой и начали консультироваться с адвокатом. Я оставался у них несколько дней, — сказал Райан. — Но меня у них забрали и снова отправили к моему отцу.
— Зачем?
— Так как моя мать была не разведена с моим отцом и не подавала заявление о лишении его родительских прав, или что-нибудь в этом роде, мой отец имел больше прав на меня, чем они. К тому же, не было никаких заявлений либо жалоб от моей
— И всем было все равно, что он был алкоголиком, который избивал тебя?
— Мой отец сказал, что это случилось только один раз, и никогда больше не повторится. Его адвокат сказал, что Фергюсоны были в сговоре с моей матерью, чтобы отказать моему отцу в его законных правах родителя, или были вовлечены в это специально. — Он рассказывал с отвращением. — Поэтому Фергюсоны не имели законного права помогать мне, а я был просто ребенком, и всем было насрать на то, что я говорю или думаю. Так что меня отправили обратно к моему отцу.
— Что случилось дальше? — спросила Сара.
— Я полагаю, что общение с представителями закона произвело впечатление на моего отца. Его хватило на несколько месяцев, прежде чем он снова начал бить меня. Я должен был видеться с социальным работником раз в две недели. Я полагал, что она должна была быть моей защитой от него. Но когда в один прекрасный день я появился с опухшей губой и сказал ей, кто это сделал, она пошла и поругалась с ним, что только сделало его еще более агрессивным. Так что я никогда не рассказывал ей об этом снова.
— Мне плохо от твоего рассказа, — сказала Сара. — Райан, почему ты не обратился к взрослым и не попросил помочь?
— Фергюсоны пытались, но… — Он покачал головой. — Они не могли помочь. Никто не мог.
— А как насчет родственников?
— Мама была единственным ребенком в семье, ее родители уже были мертвы. Я не знал, как связаться с любым другим из ее родственников. И я никого не знал о семье моего отца.
В это время Райан редко посещал школу и все запустил. Он не мог спать, он был подавлен и напуган, похудел. У него не было друзей после переезда к отцу. У него не было никого и ничего.
— Однажды ночью мой отец решил снова выплеснуть всю злость на меня, на этот раз он пытался убить меня.
— Райан!
После той ночи прошло столько лет, но она все еще была свежа в его памяти, и он содрогался, вспоминая о ней.
— Он гонялся за мной по всему дому, опрокидывая мебель, бил меня руками и ногами. Он кричал, что он устал от меня, что он хочет меня убить, что он собирается убить меня. — Райан сжал кулаки. — Я был так напуган, что не мог даже говорить. Я действительно думал, что он намерен сделать это. Я действительно верил, что я скоро умру.
В ее глазах были слезы, когда она потянулась к одной из его стиснутых рук, не обращая внимания на «правило», которое они установили ранее.
— Я выбежал на улицу, пытаясь уйти от него. Но он наступал мне на пятки, крича, что
сломает мне обе руки и убьет меня. — Разъяренный, ужасающий вопль его отца снова звучал в его голове. Проклятия и угрозы. Крики, неоправданное насилие. — «Ты труп, мальчик!» — продолжал кричать он. — Райан потер лоб, чувствуя, как на него накатывают воспоминания. — Там во дворе было много техники. Я не знаю, почему. Я никогда не видел, чтобы ее кто-то использовал. Все было ржавое и разваленное. Я взял кусок машины... Я думаю, это было что-то размером с тостер, но я не знаю, что именно это было…Когда он замолк, она мягко подтолкнула его.
— Что случилось?
Он вздохнул.
— Я обернулся, и, когда он бросился на меня, я ударил его по лицу так сильно, как только мог. Он вскрикнул и попятился назад. Его рука прикрывала лицо вот так. — Райан продемонстрировал. — В свете от фонаря на крыльце, я мог видеть, как кровь стекала из-под пальцев по его лицу. — Райан остановился на мгновение. — И тогда я ударил его еще раз.
— Это могло спасти тебе жизнь, — сказала она тихо.
— Это то, о чем я думал, — согласился он. — Он потерял сознание. Я взял его бумажник и забрал все деньги. Потом я вошел в дом и бросил некоторые вещи в сумку так быстро, как только мог. Я даже не помню, как это делал. Я действовал на автомате. Без мыслей, просто действия.
— Ты был в шоке.
— Думаю, да, был. Все, что я знал, что я должен был уйти из этого дома навсегда, и быстро, потому что когда бы он очнулся, он бы точно убил меня. Когда я посмотрел в окно и увидел, что он пошевелился, я перестал упаковывать вещи, просто взял то, что у меня уже было, и побежал.
— Куда ты пошел?
— Автовокзал. Я шел туда пешком. Дошел только к рассвету. Я посмотрел на расписание, чтобы узнать, какие автобусы выезжали в течение следующего часа. И я купил билет на тот, который ехал дальше всего.
Она закрыла глаза и опустила голову.
— Вот как ты попал сюда.
— У меня была только мысль о том, что я должен уехать из Оклахомы. Так, чтобы он не смог найти меня, и меня снова отправили бы обратно к нему.
— Сколько тебе было лет?
— Четырнадцать.
Она спросила:
— Что ты делал, когда попал сюда?
— Ничего особенного. Я спал на автобусной станции, пока полицейские не прогнали меня. Тогда я начал спать в холлах, общественных ванных, аллеях, на кладбище, где угодно. Я пытался найти работу, но ты не можешь никуда устроиться, когда ты несовершеннолетний, грязный, без дома и документов, — он пожал плечами.
— Я стал уличным мальчиком. Я понял, что значит выживать. Я ел из мусорных контейнеров. Я мыл лобовые стекла в пробках. — Он задался вопросом, что рассказать ей, а что нет. — Я воровал в магазинах... Был карманником... И я, э-э ...
— Ты был вором?
— Да, — и добавил: — И у меня лучше получалось, чем у того мальчика, который украл мой бумажник.
— Ты искал помощи? Пока ты не начал жить со своим отцом, у тебя была нормальная жизнь и хорошее образование. Но ты был так молод, конечно... Ты знал, что есть социальные учреждения или приюты?
— Мой опыт работы социальных служб сводился к тому, что они послали бы меня к моему отцу. А в приютах было хуже, чем на улицах, Сара. В одном я должен был раздеться, чтобы они проверили меня, они относились ко мне, как к грязи. Там грязно и тесно, и, э-э, я должен был стоять, спать и принимать душ с кем-то еще. Вот так.