Грешники, которыми мы стали

– О, ничего, ничего, – она смотрит на крест, а затем обратно на меня. – Я ждала тебя. Пожалуйста, проходи.

Когда я поднимаюсь на крыльцо, она протягивает руку.

– Я… Спасибо. Извините, я не знаю вашего…

– Зови меня Стефани.

– Стефани. Приятно познакомиться с вами.

Она ведет меня внутрь. В доме пахнет сосновым маслом и лавандой, кухня необычна: с голубыми занавесками и круглым столом из грецкого ореха.

– Что– нибудь хочешь? Чай, лимонад?

– Нет, спасибо.

– Мне очень жаль, если мое бремя побеспокоило тебя, – говорит она. Я в замешательстве поднимаю брови. Она продолжает: – Люди не понимают. Он разрушил мою семью, – она смотрит через окно на крест, как бы разговаривая с ним. – Мой муж был ужасным человеком, но я не могу перестать любить его.

– Я понимаю, – говорю я.

– Я чувствую, что это так, – улыбаясь, она спрашивает: – Так ты готова увидеть его?

Мое лицо вспыхивает.

– Больше всего на свете.

Она кивает через плечо.

– Дальше по коридору.

Половицы скрипят подо мной, слышен шум новостей из последней комнаты. Я открываю дверь.

Сначала он не видит меня, сидит, опираясь спиной, на больничной койке, пинта мороженого стоит у него на коленях, большая ложка свисает из его рта. Он увлечен телевизором и не замечает меня так долго, что к тому времени, когда бросает на меня взгляд, слезы текут по моим щекам.

Кейси Харгрув: Извлечен с травмами

Ложка падает. Я задыхаюсь от смеха и вытираю свой нос.

– Они не сказали мне, что тебя увезли из больницы. Я ждала в ЛА, прежде чем Валери сказала мне, где ты.

Пауза затягивается между нами. Он смотрит на меня, видно, что выбит из колеи.

– Тебе нужна была операция?

– Эвелин. Какого черта ты делаешь на другой стороне комнаты?

Подбежав к нему, я беру его лицо в руки и целую. Я прижимаюсь своим лбом к его лбу, когда наши губы разъединяются.

– Я думала, что потеряла тебя.

Он усмехается.

– Большая часть меня все еще здесь. Пуля не задела мои жизненно важные органы. Хотя мое бедро сломано. Операция была дрянной.

– Это лучшая новость, которую я слышала за всю неделю.

– У тебя есть что– нибудь для калеки?

Я отстраняюсь.

Выражение его лица становится мягким.

– Ты как?

Я?

– Я в ужасе, – отвечаю я. Знаю, что не должна. Не сейчас. Только он должен иметь значение. Он жив и дышит у меня на руках. Это…это триумф.

И я знаю, для того, чтобы жить, действительно жить, я должна работать, чтобы сохранить это чувство в течение всей оставшейся жизни.

Две недели спустя

Дом

Есть две вещи, которых я боялась. Я не имею в виду чувство тревоги, которое ношу в себе, потому что каждый в мире хочет убить меня. Я имею в виду реальный страх, из– за которого у меня сводит живот, и из– за которого не могу спать по ночам. Первая мысль о том, что кто– то навредит Кейси и Валери. Нас показывают по всем телеканалам, говорят по радио, мы в Интернете. Большей частью в Интернете. Комментарии к статьям пестрят пытками и желаниями нашей смерти. Также есть теории заговора, но они, в основном, правдивы. Они про то, что мы сговорились, чтобы разрушить Передовой Центр, и в ходе этого убили невинную девушку.

Другая вещь, которая до полусмерти пугает меня – это мысль встретить Лиама.

У меня теперь новый номер телефона, но Лиам как– то узнал его. Может быть, его дала мама. Возможно, она думала, что этим помогает мне.

Когда я слышу его голос по телефону в первый раз, его голос спокойный. Чужой. И все же у меня перехватывает дыхание, горло сжимается, и я не могу произнести ни слова.

– Эв? Ты здесь?

Это не похоже на то, как я слышала его голос в тюрьме. Я заставила себя никак не реагировать, потому что думала, что он был нереальным. Но стены, которые я возвела, рушатся.

– Я здесь.

Долгое время он ничего не говорит. Я сижу на кухонном островке в доме моей мамы, держась за край гладкого мрамора так крепко, что суставы моих пальцев белеют.

– Мне нужно увидеть тебя, – говорит он мне.

***

Я не знаю, где было бы уместно встретить Лиама. Любое место, за исключение дома мамы, слишком многолюдно, но дом не может быть запятнан тем, что заставит меня чувствовать себя уязвимой. Но выбора нет.

Я решила подождать его во дворе. Босиком качаюсь на качелях. Помню, когда Лиам и я были еще в средней школе, мы делали это прямо под этим качелями, его тело над моим, и цепи скрипели над нашими головами.

Открываются деревянные ворота.

Он находит меня сразу же, как будто знал, что я буду здесь, на этих качелях.

Я встаю.

Он испуган, но и я тоже. Я медленно иду к нему, и когда пытаюсь обнять его, возвращается старый Лиам. Он прижимает меня к своей груди и целует в лоб.

– Боже мой, Эвелин. Я так сильно скучал.

Его руки скользят к моему подбородку и приподнимают его.

– Почему ты здесь? – спрашиваю я.

– В новостях сказали, что ты и двое других выживших состоите в заговоре против Передового Центра, потому что он неисправен.

– И ты веришь нам? – когда он кивает, я говорю: – Остальная часть вселенной думает, что мы сговорились сбежать.

Его губы находятся на опасно близком расстоянии от моих. Я знаю, что он хочет поцеловать меня. Я потратила пять лет, чтобы научиться читать по его глазам.

– Я сожалею, что когда– то сомневался в тебе. Я знаю тебя, Эвелин. Я знаю тебя лучше, чем кто– либо другой. Я совершил ошибку, что прислушался к мнению людей, которые не имеют ни малейшего понятия о том, кто ты. Я мог бы бороться усерднее за тебя во время суда. Я должен был.

– Это бы ни на что не повлияло.

– Это не означает, что я не облажался. Но я не повторю эту ошибку, не в этот раз. Я буду на твоей стороне, пока все не закончится. Я обещаю тебе, – он наклоняется, чтобы поцеловать меня.

– Подожди, – я задыхаюсь, делая наш назад.

Он хмурится в замешательстве.

Я не могу быть с кем– то, кто не понимает на что похоже, когда видишь человека, неважно, насколько он виновен, как его измельчают перед глазами. Я не могу быть с кем– то, кто не понимает на что похоже это чувство, когда на твоих руках очень много крови, и ты никогда не сможешь ее смыть.