Грешники в раю (Любить и беречь)
Шрифт:
Крепко держа, он повалил ее на спину. Близилась вершина. Он сжал зубы и замедлил ритм, в котором притирались друг к другу их тела. Он бормотал ее имя, целуя ее снова и снова, теряя себя в слепом чувстве, столь близком к взрыву. И вот ее гладкие бедра медленно сомкнулись вокруг него. Ее голова запрокинулась. Как голодающий, он пожирал глазами лицо любимой в пароксизме блаженства. Она не издавала звуков, кроме тихого ворчания в глубине горла, но ее зубы оскалились в гримасе, как от боли, а голова судорожно металась на подушке. Давать ей такое наслаждение казалось чудом, он бы поблагодарил за это Бога, но
Когда все кончилось, сначала он не мог говорить, только обнимал ее. Ее глаза были закрыты. Слезы на ее ресницах не удивили его: у него самого ничего подобного раньше не было.
– Любовь моя, – наконец выговорил Кристи. – Прекрасная Энни, я люблю тебя.
– Я люблю тебя, – прошептала она. – О, Кристи, как сильно я тебя люблю! Так сильно, что даже страшно делается.
– Почему, дорогая?
– Потому что я не знаю, что могло бы заставить меня почувствовать это, кроме Бога. Это сверхъестественно. – Она тяжело, трагически вздохнула. – Может быть, мне придется обратиться в веру.
– Я чувствую себя виноватой.
Энни остановилась на берегу реки, в тени обнаженных ветвей бука, в сереющем свете раннего утра. Иней сверкал на жухлой зимней траве, над рекой клубился молочно-белый туман. Кристи поднял полу пальто и накрыл ее, согревая теплом своего тела.
– Почему, любовь моя? – спросил он.
– Потому что ты должен сейчас идти домой и все утро беспокоиться о миссис Уйди, а потом ехать в Мэрсхед уже не помню зачем…
– Встретиться с дьяконом.
– Встречаться с дьяконом в то время, как я собираюсь сказать миссис Фрут, что голова у меня еще сильнее разболелась, потом лечь и проспать целый день. – Она с трудом сдержала зевок на его груди; она уже изнемогала. – Бедный, бедный Кристи.
Он засмеялся, обнял ее и поцеловал в лоб.
– Я в порядке. Как ты собираешься незаметно попасть внутрь, Энни?
– Я оставила входную дверь отпертой. Я просто войду и поднимусь к себе наверх. Никто меня не увидит, а если увидит, я скажу, что была на прогулке.
– Утром в полшестого?
– Они могут мне не поверить, – согласилась она, – но и в миллион лет не догадаются, что я делала на самом деле. – Она засмеялась, но на этот раз он промолчал. Она нашла его руку и взяла ее. – Тебе все это ненавистно, да? Все эти секреты и ложь.
– Это не то, чего бы я хотел.
Она решила шокировать его правдой.
– Ничего не могу с собой поделать – мне это нравится. Это дает ощущение жизни. – Он улыбнулся ей, но слегка натянуто. – Я знаю, что ты бы этого не хотел, и это заставляет меня любить тебя еще больше, потому что ты все-таки пошел по этому пути ради меня. Кристи, пожалуйста, не жалей ни о чем.
– Не беспокойся обо мне.
Он уже и раньше так говорил. Она дотронулась до его щеки пальцами в перчатке.
– Ты не будешь теперь страдать, правда? Не будешь… раскаиваться в том, что мы сделали?
Кристи взял ее за руку и поцеловал в ладонь сквозь перчатку.
– Милая Энни, –
пробормотал он. – Нельзя получить все.– Ты имеешь в виду, что я не могу получить тебя без твоего раскаяния. – Он только улыбнулся. – Но если Бог действительно любящий, почему ему должно не понравиться то, что мы делаем? Кому мы вредим?
Он не ответил, и она знала, что это безнадежно: он будет размышлять и мучиться, что бы она ни говорила. От этого она любила его еще сильнее. Она вздохнула.
– Ты ведь меня не разлюбишь, правда?
– Ты знаешь ответ.
– И мы все-таки сможем быть вместе, да? Ты придешь ко мне, правда, Кристи? В старый домик сторожа? Я придумаю предлог, чтобы его проветрили, вычистили дымоход и так далее. Я, правда, не знаю, как объясню, что мне нужны свежее белье и одеяла на кровать. Но предоставь все это мне, – закончила она быстро, увидев, что разговор ему неприятен. Если хитрости и маленькая безобидная ложь были грехами, она с удовольствием возьмет их на себя и претерпит любые наказания, которые может наложить на нее Бог.
– Хорошо, – сказала она, вздохнув еще раз. – Я думаю, теперь мне лучше уйти.
Но она не двигалась, и он не отпускал ее. Она прошептала ему в лицо:
– Я люблю тебя. Пожалуйста, не придумывай себе новых забот.
Его руки сжали ее.
– Я же тебе сказал, что ты не должна обо мне беспокоиться. Я найду решение.
– Но…
– Ты делаешь меня счастливым, Энни, а не несчастным.
Она закрыла глаза с облегчением. Только это ее и беспокоило. Он точно угадал ее мысли, и теперь все было в порядке.
Кроме того, им пора было прощаться.
– Поцелуй меня, – попросила она, становясь на цыпочки. – И пусть это будет долгий-долгий поцелуй.
Он сделал все, что мог, но она затосковала по нему через секунду после того, как он ее отпустил.
– Теперь я знаю, что значит «светлая печаль», – сказал он ей с грустной улыбкой, лаская ее на прощание.
Энни освободилась из его рук и пошла к мосту. Там она повернулась, чтобы снова на него взглянуть.
– Напиши мне стихи, – сказала она тихо, повинуясь порыву. – Оставь их в нашем тайнике.
Кристи поднял голову, оценивая степень ее серьезности; он догадывался, что она думает о его поэзии, хотя она ему никогда не говорила.
– О чем?
Она развела руками, показывая, что это очевидно.
– О светлой печали!
Эти слова озадачили, а потом взволновали его. Он выпрямился и ответил:
– Да, хорошо, напишу!
Она послала ему поцелуй. Торопясь через мост, она бормотала про себя:
– Милостивый Боже, что я наделала?
17
2 февраля
Должно быть, я сошла с ума от любви. Даже погоду перестала ненавидеть.
Я гляжу из моей комнаты, из моего высокого окна на дымно-серые верхушки деревьев и на бесцветные поля, на мрачные тучи на горизонте и думаю, что есть красота в этом мрачном пейзаже, и о том, что я в тепле и безопасности. Это вызывает во мне легкую дрожь, но это приятное ощущение. Все в руках Господа, не так ли? Обычная мысль, но никогда она мне не казалась столь правильной. Я думаю, что была бы счастлива сегодня даже в камере Дартмурской тюрьмы.