Грешники

Но опять-таки, делать это будет кто-то другой.

— "Поезд Москва — *** прибывает на второй путь четвёртой платформы"

Мой. Ну, пока, прошлое. Здравствуй, столица.

Забираю с соседнего кресла сумку и уже собираюсь было свернуть к рамке допотопного металлоискателя, как вдруг ощущаю в кармане вибрацию телефона.

Номер незнакомый. Местный.

Интересно.

— Слушаю.

— Саш… Привет. Извини, что проводить не приехала.

Вика.

— Да брось, у тебя же наверняка масса неотложных дел. А… откуда у тебя мой номер? — замедляю шаг. Что-то с голосом у неё странное.

— У Катьки взяла.

— Вик, — шагаю ещё медленее, — у тебя нормально всё?

— Да, — говорит полушепотом, а потом всхлипывает. — Как всегда — лучше всех.

— Я же слышу, что нет! Ты там что, плачешь, что ли?

— Конечно, нет. Ещё чего!

Вот упёртая, а!

— Это он опять, да? Снова ударил?

— Не важно! Ладно, — всхлип, — всё, пока.

Вот дурочка безмозглая! Ну что ты творишь. Вика, Вика… что ты за человек-то такой!

— Где он? — резко торможу.

— Да тут, — шумно шмыгает носом, — у подъезда ошивается. Ему Маринка, напарница моя, сказала, что в кафе приходил какой-то мужик, меня искал. Ну он, конечно, сразу взбесился, поехал в шарагу, а меня там не было, мы ушли уже и у Катьки дома зависали. Так он пришёл к ней, начал в дверь барабанить, орать… — и тут словно в подтверждение её слов на заднем фоне раздался громкий стук, вперемешку с отборным матом.

— Вика, б***! Открой дверь, иначе я её сейчас выбью нахрен!

Вот ублюдок конченый.

— Не открывай, поняла? Я сейчас приеду, — разворачиваюсь и иду наперекор толпе в обратную сторону.

Часть 8

— Вик, это я. Открывай.

— Ты один?

— Конечно!

Скрипит замок, а потом дверь осторожно приоткрывается: высунув голову на тёмную лестничную клетку и убедившись, что я не вступил в сговор с её отелло, она, наконец, сторонится, запуская меня внутрь.

— Где он?

— Не знаю, внизу никого нет, — бросаю сумку на пол и, цепляясь пальцами за её подбородок, приподнимаю лицо.

Так и есть, ударил. След от пятерни алеет до сих пор.

Выродок. И сразу злость берёт. И негодование. И непонимание.

— Как так-то, Вик? Почему ты это терпишь? Ты же вроде бы вон какая — палец в рот не клади, а позволяешь такое! Послала бы его к хренам собачьим, ты же умеешь.

— Думаешь, я позволяю? Он не спрашивает, — пытается увернуться, но я снова поворачиваю её лицо на себя.

— Ты на него заявляла?

— Издеваешься? Чтобы он меня потом живьём закопал? — губы кривятся в горькой усмешке. — Он никого не боится, отбитый на всю голову. Плевать ему на всех. То есть вообще на всех! На меня, на полицию, на тебя. Он больной, понимаешь? И у него в ментовке дядька там какой-то, в общем… я в заднице, дядь Саш.

Несколько секунд она держится, только подбородок дрожит, а потом утыкается лбом в мою грудь и плачет.

Горько, громко… и так щемяще-искренне.

Аккуратно обнимаю её за плечи, позволяя как следует выплеснуть эмоции. Глажу по волосам, спине. Никакого сексуального подтекста, просто успокоить, но почему-то мысленно автоматически начинаю чувствовать себя неуютно. Как будто урвал момент.

— А если без заявлений, просто послать?

— Как будто я не пыталась! Столько раз — не пересчитать. Так ведь он не уходит и мне не даёт уйти: поджидает, умоляет, угрожает. То типа сам в окно выйдет, если я его кину, то меня выбросит. Я боюсь его! — поднимает на меня зарёванные глаза. — Я жить хочу, ведь он действительно неадекват.

— Ну кто тебе сказал, что он что-то сделает? Такие как он только громко лают, цапают за пятки исподтишка, но серьёзно никогда не кусают. Кишка тонка. Готов поспорить, что ни в одной крупной потасовке он замечен никогда не был, так, одни понты.

— Не был… Но он точно сильный!

— Конечно сильный, по сравнению с девчонкой — ещё бы. Но прости, ты тоже хороша, если ты с ним так же разговариваешь, как со мной, то откровенно же нарывешься, — вздохнув, притягиваю её к себе ближе. — Дурочка ты ещё.

— Сам дурак, — шмыгает носом, а руки за моей спиной не расцепляет. — Зачем вернулся? Поезд же уехал твой.

— Чёрт с ним. Завтра новый билет куплю.

— Ну, как знаешь.

И стоим, как два сиамских близнеца. Она тоненькая такая и не смотря на боевой характер — очень хрупкая. Мне нравится её обнимать и в какой-то момент понимаю, что куда-то не туда начинает смещаться вектор мыслей.

Так, стоп. Пора прекращать.

— Дай я хоть куртку сниму, что ли, — неохотно выпускаю её из объятий. — Иди чайник пока поставь.

Пока мою руки, слышу, как она звенит посудой на кухне и от чего-то на душе становится как-то… не знаю, как охарактеризовать это чувство. Как будто всё, что сейчас происходит — единственно правильный исход. Я в нужном месте и в нужное время. А может, виной всему синдром супермена, когда кажется, что земной шар на грани разрушения и только ты один способен сотворить мир во всём мире.

Позже сидим, пьём чай, чинно расположившись друг напротив друга. За стенкой у соседей доносятся звуки включенного телевизора. Тикают часы. След на её щеке полностью исчез, что хорошо — смотреть на это было неприятно.

— А если он сегодня опять придёт? — удерживая кружку двумя руками, делает глоток.

— Так я для этого и здесь — жду, что он придёт.

Жарко. Смахиваю со лба испарину и стягиваю свитер, оставшись в одной футболке. Вика, отбросив такт, следит за каждым моим движением.

— А если не придёт?

— А если не придёт, сам к нему в гости схожу. Где он живёт?

— Да щас, ага! Так я тебе и сказала. Размечтался. Чтобы вы там друг друга переубивали? Нет, спасибо.

Вернулась борзая Вика. И меня это очень радует.

— Не собираюсь я его убивать. Так, поговорить по-мужски.

— Видела я твои "разговоры". Спасибо, что впрягся, что вернулся, но не надо лезть в это всё. Я сама как-нибудь. Я привыкла.

— И долго ты вот так с ним "сама"?

— Уже полтора года. Но он не сразу начал руки распускать — я бы с таким, какой он сейчас, в жизни бы не спуталась. Первое время он нормальным был, любил меня сильно — всё для меня, а потом… — опускает глаза. Смущается. Вика — и смущается, картина маслом.

— А потом вы переспали и он изменился? — заканчиваю фразу за неё.

Кивает.

Сценарий до боли знакомый. Каждая женщина рассказывая о жизни с тираном начинает со слов: каким он был прекрасным, а потом…

В любом мужчине заложен инстинкт охотника: обаять, заполучить, приручить. Только некоторые не могут вовремя остановиться и совершенно не видят берегов — владеть телом женщины им уже мало, они хотят отобрать у неё всё, включая право голоса. Они начинают распускать руки, запрещать совершать обыденные вещи, такие как встречаться с подругами, ездить одной по магазинам. А уж если узнают, что она с кем-то общается за его спиной…