Грешный

— Итак, слушай меня, — с превосходством в голосе засопел отец. — Ты провел достаточно времени, бегая за всем, что стянуто корсетом. Предполагаю, что после всех этих лет развратных похождений ты приобрел неплохие навыки в этой сфере. Теперь ты можешь воспользоваться своим редким талантом в более полезных целях и начать поиски жены, которую сможешь ублажать своим позорным членом. Я хочу быть уверенным в том, что появление других наследников укрепит мою родословную на последующие годы.

Сохраняя обманчивое спокойствие, Мэтью скрестил руки на голой груди и впился взглядом в отца:

— Жена и надоедливые дети — последнее, чего я хочу в своей жизни.

— Жена и надоедливые дети будут вашими единственными средствами к существованию, мой дорогой граф, — сказал отец с самодовольной улыбкой. — Ты женишься, причем сделаешь это в течение года. Я хочу гарантировать продолжение своей родословной как можно быстрее.

— Нет.

Отец взглянул на Мэтью с недоверием:

— Прошу прощения?

— Я не буду жениться по вашей команде. Вы, ваша светлость, можете идти ко всем чертям!

Герцог выступил вперед и взглянул на сына так, словно они были двумя изголодавшимися дворнягами, которые борются за последнюю косточку на помойке.

— Судя по всему, тебе не удалось до конца осмыслить то, о чем я говорю. Ты женишься, иначе не получишь больше ни гроша, я обрублю тебе всю финансовую поддержку. Я не бросаю слов на ветер и просто для того, чтобы ты убедился в этом, спешу сказать: размер твоего ежемесячного содержания будет сокращаться и дальше.

Мэтью изо всех сил пытался сдержать нахлынувшие эмоции — отец, очевидно, только и ждал подобной паники. Последней вещью, которую должен был узнать герцог, было то, что его сын всерьез опасался заключения в долговую тюрьму.

— Делайте что хотите, — бросил Мэтью с показной небрежностью. — Я по–прежнему не собираюсь под венец.

— Уж не собираешься ли ты бросить мне вызов, братец?

— Считайте, что перчатка уже брошена, ваша светлость. В этом вопросе я буду бороться до смерти, настаивая на своем.

— Клянусь, я заставлю тебя страдать! — грозно бросил отец. — Я доведу тебя до того, что ты будешь униженно побираться на улицах Ист–Энда! Я сделаю так, что ни одна из этих прекрасных леди, которых ты так любишь укладывать в постель, даже не посмотрит в твою сторону. И однажды ты обнаружишь, что единственная, кто пожелает задрать ради тебя юбку, — это самая ничтожная, самая унылая шлюха, которая слоняется вдоль Петтикоут–Лейн. Но даже тогда ты вряд ли будешь в состоянии оплатить ее болезненный секс.

— Возможно, вам стоило бы пригласить одну из этих уличных проституток в свою постель, ваша светлость. Это наверняка улучшило бы ваше расположение духа.

От этой возмутительной наглости лицо герцога стало мертвенно–бледным.

— Наполовину. Отныне размер твоего содержания будет урезан вдвое. Так что можешь попрощаться с добротной обувью от Хенсшоу и роскошной одеждой от Уэстон. Больше никаких скандальных вечеринок, никаких поездок на Восток. И никакой проклятой художественной галереи!

— В таком случае я вернусь в имение, — предложил Мэтью, вытаскивая из рукава козырь, который помог бы разом закончить этот мучительный разговор. — Только вообразите, как, просыпаясь каждое утро, вы будете находить меня за столом, вкушающим завтрак в компании вашего прелестного семейства. Только представьте, какое влияние я могу оказать на своих дражайших сестер!

Отец угрожающе покачнулся на пятках, его глаза стали наливаться гневом.

— Ты, чертов ублюдок, оставь в покое мою семью!

— Оставьте мое содержание целым и невредимым, а я оставлю в покое вашу жену и ваших очаровательных девчушек.

— Я еще найду твою ахиллесову пяту, — гневно прорычал отец, топая к двери спальни. — Клянусь, я найду твое слабое место, и, когда я это сделаю, тебе поможет лишь Бог!

— Бог? — со смешком переспросил Мэтью. — Да сам дьявол выбросил меня из ада, не сумев выдержать конкуренции! Вы действительно считаете, что Бог мне поможет?

— Нет, братец, — пробормотал отец, окинув взглядом взъерошенные волосы Мэтью, его ленивую позу, — нет, Он не спасет тебя. Ты просто не стоишь таких усилий.

Посмотрев вслед уходящему отцу, Мэтью обратил внимание на комод, стоявший рядом с кроватью. Там лежал его альбом для рисунков. Граф взял альбом и стал просматривать эротические эскизы прекрасной женской фигуры, то и дело вспыхивающей в его сознании. Уоллингфорд видел эти соблазнительные формы каждую ночь и грезил ими, чуть ли не каждый день.

Внимательно просматривая рисунки, он снова и снова проникался красотой своей модели, чувствуя, как нарастает острая боль в сердце. Мэтью рисовал эту женщину во всех позах, какие только мог придумать, и в любых позициях, в которых хотел в нее войти. Волосы героини набросков всегда были разных оттенков, а ее лицо — чистым, абсолютно белым.

Издав глухой тоскливый стон, Уоллингфорд бросил альбом на кровать и в ярости швырнул об пол пустую бутылку из–под абсента, разлетевшуюся на тысячи мелких осколков. О боже, жизнь Мэтью точно так же разваливалась, а он мог думать только о Джейн. Где она теперь? Кто с ней? Думает ли возлюбленная о нем? Не омрачены ли ее мечты воспоминаниями?

Что же теперь делать?

В отчаянии, запустив руки в волосы, Мэтью зажмурился, пытаясь заставить себя выкинуть из головы Джейн и подумать о чем–нибудь другом. Можно подумать, у него нет иных дел, кроме как бесцельно сидеть на одном месте и горько оплакивать потерю любимой женщины!

На прошлой неделе на доходы, вырученные от аукциона, граф приобрел под свою галерею маленький захудалый магазинчик в Блумсбери. Рабочие уже начали оборудовать помещение в соответствии с проектом, разработанным хозяином. Мэтью мог пойти туда. Сбежать в свой воображаемый мир искусства, выбросив из головы навязчивые мысли о Джейн. Можно было взять молоток и начать ломать стены, с каждым мощным ударом все настойчивее изгоняя Джейн из собственной души.

Разрушение… Только так Мэтью мог выпустить наружу обуревавшие его страсти. Работа вконец измотала бы Уоллингфорда, и его утомленный мозг наконец–то избавился бы от мыслей о Джейн, мечтаний о том, чем он хотел заняться с этой обладательницей соблазнительных форм.

Джейн… Граф открыл глаза, пытаясь сфокусировать взор на солнечном свете, струящемся из окна. Все его раздумья рано или поздно возвращались к ней. «Как же это прекратить?» — напряженно думал он, опасаясь, что эта пытка никогда не закончится.

— Милорд, я приготовил ванную, ваш чемодан уже упакован.

Мэтью в удивлении уставился на камердинера:

— Упакован? Зачем?

— Вы собирались ехать в Бьюдли, милорд. На свадьбу, — пояснил слуга в ответ на недоуменный взгляд графа. — Вы ведь все еще шафер лорда Реберна, не так ли?