Грибификация: Легенды Ледовласого

Все собравшиеся на площади теперь вслед за Германом смотрели на вершину каменной прямоугольной башни Молотилки, туда, где на высоком флагштоке развевался флаг с портретом Германа и надписью ДЕТИ — ЗЛО.

На нориях, соединявших Молотилку с силосным баком, где раньше хранилось необработанное зерно, висела клетка с пленными детьми. Теперь в этом баке, как знал Хрулеев, было хранилище квашеной капусты, никакого зерна у Германа не было, хлеба на элеваторе не ели, а Молотилку использовали исключительно для молотьбы людей.

Нории с другой стороны Молотилки, соединявшие раньше ее с силосным баком для очищенного зерна, совсем проржавели и давно, еще до Германа, развалились. В этом втором баке вместо очищенного зерна теперь жил сам Герман. Между башней Молотилки и проржавевшим обиталищем Германа на земле все еще лежали сваленные в кучу куски норий и вагонетки, в некоторых из них ржавчина проела дыры.

За те несколько дней, что он провел здесь, Хрулеев уже успел узнать, что элеватор, где располагался лагерь германцев, был заброшен еще в конце восьмидесятых. В 1992 мэр Оредежа Автогенович, подмявший под себя все производство хлеба в районе, построил совместно со шведской компанией новый элеватор где-то под Лугой.

Никто из тех, с кем говорил здесь Хрулеев, не знал, почему Герман решил выбрать в качестве места для лагеря именно этот заброшенный старый элеватор, возможно Германа уже тогда тянуло к Молотилке.

Впрочем, рассказать о первых днях основания лагеря сейчас могли немногие. Почти все первые обитатели лагеря, которые вместе с Германом пришли сюда в мае, были уже давно скормлены Молотилке. Из старожилов, видевших основание лагеря на элеваторе, в живых оставались только сам Герман, Люба, десяток ее головорезов, Блинкрошев и Пушкин.

Именно рожа Пушкина появилась сейчас на технической площадке на вершине башни Молотилки. Пушкин был вторым градусом, и его высокое звание в иерархии элеватора было вполне оправдано — Пушкин заведовал Молотилкой. Он работал на этом элеваторе еще в семидесятых и был единственным в лагере, кто вообще знал, как функционируют элеваторы и молотилки. Хрулеев ни разу с ним раньше не встречался, но многое о нем слышал.

Пушкин жил на вершине Молотилки уже полгода и никогда не спускался вниз. Еду и все необходимое для поддержания в рабочем состоянии молотильной башни ему приносили наверх по проржавевшей лестнице, которая опоясывала строение Молотилки. По этой же лестнице наверх доставляли приговоренных к молотьбе.

Пушкин никогда не мылся, и по слухам справлял естественные надобности прямо в Молотилку. Никто не знал, как по-настоящему зовут Пушкина, но данная ему погремуха была вполне подходящей. Пушкин не был ни поэтом, ни негром, зато обладал выдающимися седыми бакенбардами, они и послужили причиной прозвища.

Даже отсюда с земли Хрулеев мог рассмотреть, что бакенбарды Пушкина от отсутствия гигиены и постоянного копания в перепачканной кровью Молотилке приобрели красновато-бурый оттенок и напоминали цветную плесень, наросшую на уродливом лице Пушкина. Еще было заметно, что в грязных бакенбардах застряли куски зерновой шелухи, накопившейся за долгие десятилетия в Молотилке, которую обслуживал Пушкин.

Пушкин поднял вверх руку с оттопыренным большим пальцем, показывая таким образом Герману, что все готово.

— Электричества Молотилке! — потребовал Герман.

Стоявший в первом ряду совсем рядом с трибуной электрик с логотипом Оредежских электрических сетей имени Мегавольта на засаленной спецовке бегом бросился к дизель-генераторной установке. Через минуту располагавшийся на краю площади генератор загудел.

— Запускай! — приказал Герман.

Молотилка оглушительно завыла и затрещала.

Хрулееву захотелось закрыть руками уши, но делать этого было нельзя, Герман мог счесть это неуважением к Карающей Молотилке. Проклятый вой Молотилки Хрулеев слышал каждое утро, но так и не привык к нему. По приказу Германа Молотилка вхолостую запускалась ежедневно в шесть утра, чтобы разбудить обитателей лагеря на работу и напомнить всем о наказании, которое последует для тех, кто будет работать спустя рукава или нарушать правила.

Сейчас Молотилка работала несколько минут подряд, наконец она натрещалась и, захрипев напоследок как огромный раненый зверь, заткнулась. Герман остался доволен:

— Очень хорошо. Вот возьмите усилитель звука, Плазмидова , - он протянул старухе Утреннее Дыхание Президента, — И расскажите нам все, что знаете. Обо всем — о Грибе, о детях, о нашем будущем. Сегодня, в последний день вашей жизни, можете говорить совершенно свободно. Я разрешаю это, поскольку я милосерден. Кроме того, я обещал, что не буду больше ничего скрывать, а я всегда держу свое слово.

Плазмидова дрожащей рукой взяла УДП, а в следующую секунду Хрулеев ощутил, что у него взрывается голова. На этот раз он заткнул уши, через мозг пролетела быстрая и резкая волна боли. Оглядевшись, Хрулеев увидел, что остальные германцы тоже закрывают руками уши, пара человек даже повалилась на землю. Слух вернулся к Хрулееву не сразу.

— ...Вот так, Плазмидова, рычажок должен быть вверху! — Люба перевела УДП из боевого режима в режим приказов и вернула устройство, на котором теперь горела зеленая лампочка, старухе.

От звуковой волны УДП пострадали и те, кто стоял на трибуне. Блинкрошев недовольно чесал собственное огромное пузо, Герман ковырялся пальцем в ухе, как будто только что искупался. Но хуже всех выглядели ордынец и блондинка, ордынец теперь крепко прижимал девушку к себе, как будто ему было очень холодно, и он хотел согреться теплом ее тела.

Ордынец нервничал еще тогда, когда только поднялся на трибуну, но сейчас, прослушав выступление Германа и узнав истину о детях, он совсем сдал. Он весь позеленел и дрожал, было заметно, что ордынец что-то шепчет, то ли блондинке, то ли себе самому, его бородка трепещала на осеннем ветру.

Пальцы ордынца, обнимавшие плечи блондинки, беспорядочно шевелились. Свой таинственный мешок ордынец бросил на железный пол трибуны и придавил его ногой, из мешка все еще рвалось наружу нечто.

— Прошу прощения, — проскрипела в УДП Плазмидова, — Но прежде всего мне хотелось бы узнать, что все это означает. Ты скормишь меня Молотилке, Герман?

Люба и Блинкрошев опять напряглись, Герман задумчиво поглаживал бороду. Потом он кивнул:

— Именно так. Ты бесполезна, колдунья. Я много месяцев терпел твои бесполезные эксперименты, я тратил на тебя жратву, давал тебя людей, оборудование. И где же результат? За много месяцев ты так и не смогла освободить от Гриба ни одного ребенка. Ты не узнала о Грибе ничего нового, не подсказала мне ни одного способа борьбы с Грибом или с детьми. Если честно, я думаю, что это все часть заговора, ты сговорилась с Грибом, чтобы отнимать у меня ресурсы своими бессмысленными экспериментами, вот что.