Гридень 4. Взлет

– Шаг! Шаг! – кричали с пологого спуска.

– Где Богояр и его люди? – спросил я, понимая, что против рвущейся к нам в тыл вражеской конницы идет пехота.

Да, ранее я отдал такой приказ: закрыть проход копейщиками, но впереди же должны идти воины отца.

– Они в строю пехоты, – сообщил мне Ефрем.

Всем хороша моя дозорная площадка. Видна река, основное поле сражения, но я почти не вижу, что происходит на юго-востоке, там, у пологого спуска.

– Они должны быть впереди! – выкрикнул я, а Ефрем быстро объяснил одному из воинов мой приказ, и тот бегом направился на нужный участок сражения.

Тут всего-то меньше полверсты вестовому бежать.

А тем временем, потеряв динамику, конные ратники врага уже старались отстреливаться от моих лучников, сидя на лошади. Движение застопорилось, и многие конные неприятеля оказались внизу склона холма, не имея возможности ни выйти из узкого места, а товарищи подпирали, ни прорваться вперед, так как против них были выставлены заслоны с кольями.

Ранее эта ловушка лежала на земле без дела. Но сейчас, когда нужно не самим выходить на вылазку, а сдержать противника, на веревках колья, вернее щиты с ними, были подняты, бревна и щиты, которые закрывали ямы, сдвинуты.

Понимая, что на реке игра в «кошки-мышки» с перестрелками может продолжаться долго, а в лоб противник не атакует, я направился туда, где должно состояться избиение вражеской конницы. Подскакав к месту, я понял, что был не прав относительно Богояра. Его люди недлинными копьями старались оставаться за щитами и кольями, разя из-за этой преграды врага.

Уже до тридцати воинов, из тех, что привел отец, лежали мертвыми телами. Этим подвигом они заставляли меня чуть больше верить Богояру. Сколько было убито со стороны противника, не понять, многие лежали в грязи и по ним топтались кони мятежных воинов, но много, очень много, не менее сотни.

Была у нас и Ахиллесова пята в этой вот свалке. Дело в том, что узкое дефиле, в которое и были пойманы противники, узким является потому, что рядом расположен похожий холм, как тот, где мы разбили свой лагерь. Сложность рельефа такова, что возвышенность, что рядом, была чуть ниже, почти не имела на вершине площадки и ее склоны были очень крутыми, будто специально отсеченными. Как только не оползают!

Враг понял, что этот холм может стать еще одним плацдармом, расценил так, что можно его занять и оттуда организовать обстрел моих пехотинцев. И это произошло. Я не оставлял самоубийц на соседней возвышенности, потому там достаточно быстро появились враги с луками и стрелами.

– Вжух! – пролетела мимо меня стрела.

Это был знак, что пора что-то делать, иначе противник может стянуть хоть бы и тысячу своих лучников на соседнюю высоту и начать оттуда по нам палить. Даже с учетом нашего преимущества в преобладающих высотах, враг имеет несравнимо большее количество воинов.

– Десятник, поджигай кувшины и спускай канаты! – приказал я, стоявшему неподалеку расчету порока.

Тряпицу, вставленную в горшок с горючей жидкостью, подожгли и почти сразу десятник выдернул конец каната, который начал быстро разматываться, выпрямляя рычаг и посылая на соседний холм горючую смесь.

Мы оставляли там деревья, пусть и не все, некоторые все же срубили. Нисколько не экологии ради, и уж тем более не для красоты, часть деревьев была оставлена. Я предполагал, что соседнюю высоту, пусть и не доминирующую, враг попробует использовать в своих целях, поэтому там остались поваленные сухие деревья, как и те, которые еще не завалились, но высоли. Частью даже некоторые деревья были вымазаны смолой, для пущего горения.

– Приготовить смоченные материи! – прокричал я и мой приказ был подхвачен.

Хоть какое-то, но спасение от дыма, которого сейчас должно быть много. Именно это обстоятельство, чтобы самим не схватить отравление угарным газом, и сдерживало меня отдать приказ раньше. Но сомнения пошли на пользу, и уже не менее пяти сотен вражеских ратников взобрались на соседний холм, где не только поливали нас дождем из стрел, но и готовились спускаться вниз, на помощь своей застрявшей коннице. И это несмотря на крутизну спуска.

Растительность на холме вспыхнула, как спичка. Пожар разгорался с ужасающей скоростью. Сквозь какофонию звуков боя и ржания коней, уже стали доноситься предсмертные крики отчаяния и ужаса со стороны холма. Были те, кто попал в эпицентр разгорающегося пожара, они метались в разные стороны, впадая в панику. Лесной огонь страшен для ратника, намного ужаснее, чем сам бой. Нашлись те, кто прыгал с крутого склона соседнего холма. Они ломали себе ноги, руки, мешали друг другу сгруппироваться, скатываясь и подсекая своих соратников.

– Бревна и колеса! – кричал я.

Вот сделал же себе нечто похожее на рупор из бересты, но забыл приспособление на смотровой вышке. Чтобы только вновь не сорвать голос!

Недалеко от меня стали поджигать колеса от разобранных телег. Их подымали над частоколом и сразу же скидывали на столпившегося противника, внося еще больший хаос. Туда же, минуту спустя, были сброшены больших размеров, тяжеленные бревна. Они быстро катились по склону холма, подпрыгивая, скользя, набирая в себя и вонь экскрементов и глину. И вот, облепленные всем этим, бревна на большой скорости врезались во вражеских конных, круша и ломая ноги коням, вышибая дух их всадников.

– Шаг! Шаг! – правильно расценил обстановку командир пехотинцев и повел пикенеров в решительную атаку.

Глава 6

К этому моменту ожесточенное противостояние между ратниками Богояра и конными спало почти на «нет», потому как мятежная конница была с смятении и теперь не вперед собиралась прорываться, а сбежать. Отдельные всадники, умудряясь в толчее развернуть своих коней, пробовали протиснуться и сбежать. Но это было сложно. Много коней лежало присмерти, еще больше загромождая дефиле, большое количество ратников противника были либо раненые, убитыми, но и те, что встали на ноги после попадания бревна или горящего колеса, только мешали своим соратникам выбраться из ловушки.

На соседнем холме тем временем все больше разгорался пожар и мне становилось все тяжелее дышать. Но это неудобство я как-нибудь выдержу, а что творилось с вражескими воинами на той адской горе, мог только представлять. Все заволокло дымом, было не видно, как умирали мятежные русские ратники, как и приведенные ими на Русь половцы. Не видно, но отчетливо слышно, несмотря на то, что немало стонов и криков боли, замешанных на отчаянии, доносилось и снизу. Там пехота, ощетинившись пиками, уже отвоевала метра два пространства у сгрудившейся вражеской конницы.

– Шаг! Шаг! – раз в секунд десять командовали в построении пикенеров, а пехотинцы кололи своими длинными копьями, порой на одного всадника приходилось и три и четыре таких укола.

Продолжали лететь стрелы, наши, на этом участке, за редким исключением, отрабатывали наши лучники. Конным мятежным ратникам было уже не до сопротивления, они искали только возможность убежать. Правильно отцы-командиры говорят, что в бою часто возникают ситуации, когда бежать – это более верная смерть, чем продолжать прорываться вперед. У неприятеля был шанс прорваться, но теперь они остаются без шансов выжить.