Гридень. Начало

Тогда и Улка и Вершило, да и священник Илья, стали откровенно издеваться надо мной. А все верил в то, что мои бесы покинут меня, что я проклятый, что все терпеть должен и тогда…

Вновь нахлынули воспоминания и опять разболелась голова. Но в этот раз я смог сдержаться и почти не показать вида. Вместе с тем, получалось отвести подозрения и доказать, что я есть я. Пришли мысле-образы, которыми я мог отвести подозрения в своей бесовской натуре.

— С тех пор на мне и уборка и дрова и скотину присматривать, — стал я дополнять рассказ… ясно в общем.

Рабство. Это было натуральное рабство. Вместе с тем, я прежний разгребал все дерьмо, не отвечал на унижения, мне приносили милостыню, когда Вершила и Улка рассказывали слезливые истории, побуждая людей нести еду. И за это меня кормили, и не так, чтобы хорошо, овсяная каша из зерен — основная еда.

— А как тебя зовут, убогий? — спросил я.

— Спиридоном кличе святой отец Илья, — я увидел проступившие слезы у парня. — Отпусти, я же и так все скажу, без утайки. Неча мне таиться от тебя, нам еще разом жить.

— Чего? — я опешил и даже отпустил руку дьячка. — Я жить с тобой не буду.

— И я не буду, я не энто… ну то самое… стало быть, — вновь стал мямлить Спиридон.

Спирик, Спирка… и все равно на ум приходит спирт. Наверное, я бы даже выпил чуток, было бы чего. Не любитель я этого дела, но повод-то какой! Отметить бы событие, что остался жив здоров.

С горем пополам я смог понять дьячка, как и выяснить чего он от меня хочет. Спирка разговаривал со мной, как с юродивым, неполноценным человеком. Ну а как иначе? Столько терпеть унижения и боли, отдать свое имущество запросто так? Да я и сам бы такого считал придурком. И сейчас, когда я явно другой, Спиридон не изменяет своего отношения ко мне. Ничего, еще изменит, если все-таки я решу, что нам, пусть и временно, пусть до калитки из города, но по пути.

Все достаточно просто: молодой парень возжелал сбежать с того места, которое считает тюрьмой. Он даже обвинил настоятеля церкви в том, что тот тайно ходит на капище некоему Чернобогу. И я ему в помощь, так как всякий обидит слабого, даже если он будет в рясе.

И вот этот Илья и обманщик и всяко греховный человек и не дает таланту Спиридона раскрыться. А вот он, Спирка, стало быть, умнейший человек, читать, писать и счету обученный, Книгу наизусть почти всю знает. Такому только дойти до стольного града Киева и в любой храм его возьмут на службу.

Кто же тебя похвалит, если не сам себя?!

На самом деле, все это было увлекательно слушать, но из всего разговора я вычленил главное: в ближайший час сюда никто не придет, так как идет служба и его, Спиридона освободили от работы. Он прикинулся больным, ну а к таким тут жестоко относятся. Часто их и не лечат, а просто сторонятся, гадая: выживет, али нет. А парень решил, что у него появился шанс сбежать и податься в дружину к князю. Значит есть еще минут сорок, не меньше, чтобы сбежать.

— И на мечах ты дерешься? — удивился я.

— Не, я не дерусь вовсе. Ну ты же знаешь, я уже говорил тебе, — сказал Спирка.

— И на кой-ляд ты в дружине нужен? Или только дойти до Киева? Так они не станут брать попутчика, — удивился я, еще раз разглядывая щадящее телосложение парня. — Впрочем. Давай, выводи меня отсюда.

— И ты не убьешь Вершилу? — удивился Спиридон.

— Экий ты шустрый! — усмехнулся я. — А хочешь ты убить?

Парень замотал головой. Пацифист в рясе. Ну да, времечко тут, скорее всего не для тех, кто боится крови. Ну а насчет того, чтобы делиться своими соображениями и планами со Спиркой? Ну нет же, конечно. Я даже все еще не исключаю того, что он может быть засланным казачком. Вот я скажу, что да, собираюсь убивать, а тут из-за угла, опа… Ты попал, — статья «угроза жизни» и это стоит… ну пусть десять гривен… Нет, много, не хочется понимать, что всего угроза может стоить столько же, сколько и за меня хотели заплатить.

— Не задавай, Спирка дурацких вопросов, не получишь дурных ответов, — нравоучал я.

— Чудно ты молвишь! — отвечал дьячок, пристально рассматривая меня.

— Абы ты понял! А кто видел, что я отдал все свое Илье, настоятелю храма? — последовал очередной вопрос.

— Я! — сказал расстеряно Спирка.

Тихо, чтобы не сильно себя демаскировать, я рассмеялся. Тот еще у меня свидетель. А так получается, что никто и не видел, что я отдавал свое имущество, потому часть из него мог бы забрать, если и не все. Коней, хотя бы.

— Пошли за моими вещами! — сказал я.

Нужно уходить из этого города, не вижу ни одной значительной причины, чтобы оставаться и строить какую-то карьеру здесь. Буду входить в социум в других местах, где меня за дурачка принимать не будут. А еще… Вот такая вольница для меня, человека от государства, не приемлема. Я еще тот демократ-монархист.

И как так говорят китайцы? Большой путь начинается с первого ли? Я не китаец, потому скажу, что с первого шага. И первоочередное, что нужно: это выжить, осмотреться в более спокойной обстановке, а не когда тебя хотят то ли убить, то ли избить и не раз. И лучшим вариантом мне кажется войти в дружину, пусть и этого князя, что сейчас в городе. Каким бы я сильным и ловким не был, а это еще нужно проверять, один в поле не воин, особенно, когда это поле кишит всякими половцами или иными бандитами.

Спирка еще что-то говорил, но я задумался о своем. Мне назвали год, пусть и не от Рождества Христова, но моих знаний хватило, чтобы перевести в понятные цифры. На дворе 1145 год. Почему так, не знаю. Вообще задаваться вопросами о предназначении и причинах попаданчества, не следует: ответов не получу, а головную боль, точно приобрету. Но одно важно: Родина, она ведь во все времена остается ею же.

Что за год? Междоусобиц, причем всех со всеми. Вот с этого периода окончательно и складывается ситуация, когда каждый сам по себе, когда не могут прижать половцев, а набеги ляхов отражают только порубежные с ними княжества, как и походы булгар. Каждый сам за себя. Появляются вольницы, как в Новгороде, Киев берут раз в пять-шесть лет, а то и чаще и то разоряют войной, то так обкрадывают. Живут натуральным хозяйством… Тьма… Ведь под самым Римовом кричат: русичи под саблей половецкой [отрывок из произведения «Слово о полку Игореве»].

Скоро мы вышли из здания, которое было чем-то вроде хлева с заготовленным на зиму сеном. Никто нас не встречал, не охранял, наверное, была уверенность в крепости веревок, а еще больше в твердости моих суеверий. А может тут имело место быть элементарная расхлябанность, что во все времена неизменно сопровождает людей. Замечу, что не только русских людей.

В церкви пели и читали молитвы, было полным-полно людей, часть из которых стояли на улице под начинающимся дождем. Если верить Спиридону, так вот вся эта же братия после богослужения может отправится на капище, а упоминание любого языческого божка сопровождается тем, что у него просят прощения. Странное такое вот христианство. Наверно, с подобными же тенденциями католики боролись более радикальными методами, а тут двое, а то и троеверие.

Но задаваться вопросами веры начну позже. А пока в стойле я взял двух коней, продел уздцы, жаль не нашел только седла, и вывел животных. Спиридон уже стоял с какими-то тюками, которые перекинул через спину одного из коня и отправился прочь. Я, чуть задумавшись, все же решился и пошел в дом к священнику Илье. Спирка точно указал, где у настоятеля тайник, под двумя досками у каменной печки.

Все брать не стану, а только то, что посчитаю достаточно в качестве компенсации. Слитки… нет, даже не слитки, а продолговатые куски серебра с насечками на них — вот это и были гривны, десять штук которых я взял себе.