Грим

Я навела справки. Семья Анабель одна из самых древних чистокровных семей Европы, они неприлично богаты и славятся патологической ненавистью к маглам. А ведь раньше я считала твою семью воплощением маглоненавистничества!

Для них я грязнокровка, забравшая одну из самых больших ценностей, делающую их семью уникальной. Меня пугает мысль, что, если обряд не поможет, им будет не в тягость прикончить меня, чтобы сила обычным способом оказалась в руках преемника.

— Какая фамилия у неприлично богатой семьи?

— Меццоджорно. Герцоги Миланские.

Прикрыв глаза ладонью, Малфой рассмеялся. Отсмеявшись, он произнес:

— Из всех чистокровных семей Европы Меццоджорно наиболее нетерпимы к маглам. Но даже больше маглов они ненавидят мою семью.

— Я знала, кого выбрать в спутники, — невесело усмехнулась Гермиона.

— Меццоджорно — богатые ублюдки. И в большинстве своем абсолютно невменяемые. Когда-то по всей Европе ходили легенды о провидцах, искусных воинах из их семьи. Их цыганская магия была особенной, непохожей на обыкновенный дар волшебников к преобразованию материи. Стремясь сохранить эту особенность внутри семьи, не отдать ни крупицы в другие магические семьи, они из века в век заключили родственные браки. И почти в каждом поколении были свои сумасшедшие, идиоты, сквибы. Последние три поколения старались разбавить кровь браками с другими чистокровными семьями. Если не ошибаюсь, двоюродная бабка Забини с ними в родстве. Я удивлен, что Анабель родилась в этой семье и смогла вырваться.

— Она была храброй и честной с самой собой, — окунувшись в воспоминания, произнесла Гермиона. — Но ты не рассказал, почему Меццоджорно ненавидят твою семью.

— Это длинная история, а ты спешишь.

— Откуда ты знаешь? — с подозрением спросила Гермиона.

— Через каждые пять минут ты смотришь на часы, — Драко встал с кресла. — Не хочу тебя задерживать. Меццоджорно большую часть времени проводят в Испании, и я не уверен, читают ли они британскую прессу. В последнее время мое лицо слишком часто появляется в газетах. В любом случае, Меццоджорно не должны узнать, кто я. О времени нашей встречи и прочем договоримся через совиную почту.

— Замечательно.

До двери они дошли молча. Гермиона собиралась с духом сказать еще одну вещь, которая была даже важнее предстоящего посещения герцогов Меццоджорно.

— Драко, возвращайся в Хогвартс, — выпалила она.

— Я не ослышался? — спросил Драко и ядовито добавил: — А как же «видеть тебя не могу», «жить мне не мешай»?

— Не передергивай, прошу! В тот момент меня захлестывали далеко не радужные эмоции, и я действительно видеть тебя не могла. Но позже поняла, что не могу позволить, чтобы из-за меня ты бросил учебу.

— Учеба? Правда? — зло рассмеялся Драко. — Думаешь, меня она волнует?

— Хорошо, не учеба. Но в Хогвартсе остались твои друзья.

Кажется, эти слова задели Малфоя.

— Посмотри на себя, ты выглядишь хуже, чем в тот день в больнице. У тебя взгляд затравленный, — тихо произнесла Гермиона. — Я понимаю, что за тобой охотится больной убийца, что приходится скрываться и ни на минуту расслабиться не удается. В Хогвартсе проверили каждый квадратный дюйм. Сейчас в школе безопасно.

Драко закатил глаза и демонстративно зевнул.

— Очередной приступ «я помогаю всем, и когда меня не просят тоже»?

— Очень смешно. Только за всей твоей саркастичной бравадой я вижу то, что видела в Гриме в предыдущие месяцы. Одиночество. С большой такой буквы «О»! — выпалила Гермиона. — И если тебе нравится торчать в квартире, не спать, не есть нормально и вздрагивать от каждого шороха, вперед! Ты скрываешься от убийцы, но с такой жизнью ты сам себя угробишь.

— Спасибо, что разрешила вернуться, Грейнджер! — тихим яростным голосом прошипел Драко, а затем продолжил уже более спокойно: — Но я не уверен, что идея вернуться в школу так хороша. Убийца пробрался на закрытую вечеринку Министерства.

— Почти три года назад пятерым ученикам Хогвартса удалось пробраться в Отдел тайн. Защита Министерства и не была совершенной. А после гибели Волдеморта важные чины расслабились, предполагая, что время усиленных мер безопасности прошло.

— В нашем правительстве идиоты.

— Совершенно согласна.

Гермиона рассмеялась, чувствуя, как напряжение внутри ослабевает. Малфой сдержанно улыбался.

— Мой внутренний голос, на который, как мне кажется, влияет пророческий дар Анабель, заявляет, что ты должен вернуться в Хогвартс, иначе случится непоправимое.

Он должен вернуться в Хогвартс. Это говорит пророческий дар Анабель, а не глупое сердце Гермионы.

«Ведь так?» — спросила себя Гермиона.

— А вот и причина сей гневной речи, — улыбка Малфоя стала слегка колючей. — Вернувшись в Хогвартс, я все равно подвергну своих друзей опасности, потому что противник слишком силен даже для Грима.

— Все же подумай, — попросила Гермиона и, коротко попрощавшись, вышла из квартиры.

Она не стала дожидаться лифта и побежала вниз по лестнице. Перед глазами мелькали ступеньки, один пролет, другой, а к горлу подступали непрошеные слезы. Атмосфера квартиры, их маленького убежища в промозглые ноябрьские дни, всколыхнула забытые чувства. Она была столь уязвима, потеряна, разбита в те дни. А Грим незаметно утешал, отвлекая бесконечными спорами, рассказами о жизни высшего общества.

Она забыла, почему влюбилась в него.

В комнате царил холод. Сквозь открытое окно ветер приносил с собой снежинки, ложившиеся на подоконник, пол, ее руки и ресницы. Ноги не слушались, и Гермиона лежала на покрытом снегом ковре, думая о собственной глупости и беспомощности. Тогда слезы тоже собирались в уголках глаза, текли по щекам.

Магический огонек, появившейся в комнате, осветил высокую фигуру Грима.

— И чего мы здесь разлеглись, Грейнджер? — зло произнес он.

— Захотелось, — огрызнулась Гермиона, за показной грубостью скрывая настоящую радость от его появления и собственную слабость, в которой не хотела признаваться.

— Мне было душно. Я хотела открыть окно. Упала. А сил подняться нет.

— А где Твинки? — угрожающе спросил Грим, и Гермиона испугалась за судьбу бедного домовика.

— Я его отпустила. Он плохо себя чувствовал вроде бы из-за последствий какого-то темного заклятия. А вызвать обратно не смогла, я ведь не являюсь его хозяйкой. Ты бьешь своего эльфа?

— Нет, конечно. Он сам себя бьет. Все они мазохисты. А почему не воспользовалась магией? Забыла, что ты волшебница? — процедил Грим.

— Моя палочка осталась в том доме. Не думаю, что после взрыва она уцелела.

— А кристалл? Почему ты не вызвала меня?

— Не хотела тебя беспокоить.

На самом деле, кристалл остался в тумбочке, до которой ей было не дотянуться, но и сама мысль беспокоить Грима, ни разу не навестившего ее и явно безразличного к ней, была неприемлема для ее гордости.