Гример

– Пришли, – Михаил почти по-хозяйски пропустил меня вперед, толкнув дощатую калитку.

Дачный участок оказался вполне ухоженным. Цветник поблескивал в ночи желтыми настурциями, ровной шеренгой высились кусты смородины. Над нашими головами покачивали тяжелыми ветвями старые яблони и сливы. Диссонансом всему этому являлось кострище, обложенное половинками кирпичей; в нем догорала, чадила автомобильная шина. Именно умирающий костер и распространял удушливый запах паленой резины. Дом сперва показался мне необитаемым, но потом я все же рассмотрел в окне узкую, как лезвие ножа, полоску света.

– Семеновна, – уже взывал Михаил под дверью на крыльце, стучал ладонью по ручке. – Это я, Мишка! За деньги. Открой!

Магическая фраза «за деньги» сработала. В окне появился свет. Было видно, как взлохмаченная старуха снимает с подоконника светомаскировку – лист фанеры.

– Не колоти, Мишка, вижу, – присмотрелась Семеновна к сторожу и тут же тревожно спросила: – А кто там с тобой?

– Приятель мой в гости заехал. Не боись, старая, не менты, я бы их никогда не привел, ты меня знаешь.

– Если приятель заехал, то почему он с собой выпить не привез? – справедливо удивилась старуха и не поспешила открывать дверь.

– Выпили уже то, что привез, – подмигнув мне, соврал старушке Михаил, не желая вступать с бутлегершей в дискуссию.

– Пусть к окну подойдет, на свет станет, – не сдавалась старуха.

Я подошел, стал так, чтобы свет падал мне на лицо. Пришлось смириться с тем, что меня пристально разглядывают. Наверное, все-таки я произвел благоприятное впечатление. Старая ведьма смягчилась.

– Ты не мент, – определила она на глаз. – Я ментов страх как не люблю.

Загрохотал засов, дверь открылась. На нас сразу же пахнуло запахом разогретой браги. Старуха стояла, взявшись рукой за косяк.

– Ты чего, Семеновна, покрышку жжешь? Вонь стоит на весь поселок. Да и сажа потом на овощи всякие выпадет… От нечистой силы так спасаешься? – слегка повеселел Михаил от предчувствия близкой выпивки.

– Воздух от запаха чищу, – Семеновна оценивающе смотрела на меня. Грязь и вода на моей одежде не могли ее ввести в заблуждение, она нутром ощущала, что я не ее клиент. – Небось обычный самогон пить не станешь? – прищурилась она, глядя на меня.

– Почему же? Если хороший, то выпить можно.

– Плохой выпивки не бывает, на каждую клиент найдется. Некоторые и стеклоочиститель пьют… – Рот старой ведьмы скривился в улыбке, и стало видно, что когда-то она была красивой женщиной.

– Обижаешь, Семеновна! Когда же я это стеклоочиститель пил? – возмутился Михаил.

– Не про тебя разговор, – старуха зевнула, прикрыв рот ладонью. – Помните мою доброту, – проговорила она. – Из своих запасов принесу. Сливовую, на калгане настоянную.

– Ну, Семеновна, уважила! – восхитился Михаил. – Вкуснее ничего не пил, никакой коньяк не потянет. Ты только с ценой особо не лютуй.

Бабуля, сдвинув ногой стоптанный половик в прихожей, откинула люк и спустилась в подпол. Пока она там возилась, позванивая стеклотарой, булькала, переливая жидкость, я осматривался. Повсюду висели травы, собранные в пучки, в баночках виднелись заспиртованные коренья. В трехлитровой банке виднелись сушеные мухоморы. Как и всякий нелегальный торговец, Семеновна вряд ли регулярно употребляла свой товар, иначе бы эти настойки не застоялись бы на полках. Да и сама она не выглядела испитой. Травы, снадобья, галлюциногенные грибы, жар, идущий от печи в летнюю ночь, и дурманящий запах горячей браги только усиливали впечатление, что мы со сторожем наведались в логово самой настоящей лесной ведьмы. Не хватало только сушеных змей и чучела крокодила над столом.

– Видал, венички для баньки у нее тоже есть, – проследил за моим взглядом Михаил. – С можжевельником и мятой их делает, а сверху береза. Я, сколько ни пытался такие изготовить, ничего не получилось.

Старуха прижимая к груди две бутылки с желтоватой жидкостью, ловко выбралась по крутой лестнице из подполья, умудрилась ногой подцепить крышку люка и захлопнуть ее.

– Ты же не из наших, – обратилась она ко мне. – Но, может, еще и станешь своим.

Я кивнул; конечно, не из ваших, но со странной регулярностью помимо своей воли наведываюсь в эти края. И каждый раз впечатления не из приятных. Цена оказалась вполне приемлемой, как у водки средней паршивости. И хотя мы не оговаривали, сколько бутылок нам надо, я, не сопротивляясь, взял обе.

– Правильный выбор, – похвалила ведьма. – Сколько водки ни бери, все равно два раза бегать. А я спать скоро буду.

Михаил хохотнул дежурной шутке, хотя, наверное, слышал ее при каждом своем визите.

– Похмелиться себе только оставьте, а то утром я не открою, даже за деньги.

Дверь за нами закрылась. Михаил взял у меня бутылку, выдернул скрученную из газеты пробку и потянул носом.

– Нектар, амброзия, – закатил он глаза к хмурому ночному небу. – Давай по глоточку здесь, а там уже у меня продолжим.

Обычно я пью за столом, не любитель распития на улице. Но сейчас уже ничто не было твердо в этом мире.

– Давай, – согласился я в надежде, что, подпив, дачный сторож развяжет язык еще больше и мне удастся у него кое-что узнать.

Михаил протянул бутылку мне.

– Ты первый, гость как-никак. Только надо тост какой-нибудь сказать. Без тоста одни алкаши пьют.

– За знакомство, – сказал я первое, что пришло в голову.

– Правильно, за знакомство!

Я глотнул совсем немного. Спиртное было прохладным и крепким. Но последнее обстоятельство я оценил, лишь когда проглотил калгановую настойку. Она сразу же мягким теплом охватила горло.

– Пьешь, как кот лакает, – беззлобно констатировал Михаил, прикладываясь к горлышку.

Надо отдать ему должное, выпил он не больше моего – наверняка был блюстителем народных традиций выпивки. Теперь шагалось веселее. Вскоре мы уже поднимались на крыльцо сторожки. Как оказалось, дверь даже не была закрыта на ключ.

– Какой же я сторож, если воров боюсь? – пояснил Михаил.

В небольшом домике царил чисто мужской беспорядок. Вместо табуретов тут использовались березовые чурбачки, вместо стола я увидел старую дверь, поставленную на высокие сосновые чурки. При этом пространство было организовано вполне рационально – повсюду можно было пройти и даже кое-где присесть. Михаил сполоснул в ведре два стограммовых граненых стаканчика, протер их бумажным полотенцем и водрузил на стол. Закуска уже имелась: крупно порезанные сало и хлеб. Наверняка она никогда не сходила со стола, только подновлялась.

– Ты уж извини, что я тебя в гроб сегодня законопатил, – произнес Михаил, разливая настойку по полстаканчика. – Гнать не будем. Спешить некуда.

– Я все понимаю. Сам бы охренел, увидев, как могилу раскапывают, – согласился я.

– У нас и не такое увидишь… – Сторож поднял стаканчик, призадумался на секунду, извлекая из памяти один из дежурных тостов, и вымолвил пафосно: – За землю, на которой сидим, будь она проклята.

Возразить я не успел. Михаил уже торопливо чиркнул донцем по стаканчику, к которому я даже не успел прикоснуться, и тут же перевернул его над широко раскрытым ртом. Спиртное влилось в горло, даже острый кадык под поросшей щетиной кожей не дрогнул.