Гример
Шрифт:
Утро вечера мудренее, попытался я утешить себя расхожей фразой. Дневной свет разгоняет мрак. Непонятное становится явным. Всему найдется свое объяснение. Прав Петруха.
В этот момент бесшумная тень метнулась ко мне откуда-то сверху, и тут же острые когти впились мне в голову. Это непонятно откуда взявшееся что-то трепыхалось, билось в моих волосах под ладонями. Я обхватил голову руками, ощутил лишь что-то костистое, омерзительно скользкое и несомненно живое. Не помню, как упал; помню только, как катался по траве, наверное, отчаянно кричал, потому как Михаил выскочил на крыльцо с перекошенным лицом. В руках он
– Не стреляй! – закричал я.
Кровь уже лилась ручьем по моему лицу, текла между пальцами – горячая и липкая. Михаил подбежал ко мне, отбросил оружие в сторону, оно почти беззвучно исчезло в траве.
– Заткнись! – грубо приказал он, запустил пальцы в мои волосы и вытащил из них помятую летучую мышь со сломанным крылом. Существо с поросшим жесткими волосками туловищем агрессивно и в то же время жалостно попискивало, его коготки сжимали вырванные окровавленные волосы. – Твою мать, – выдохнул Михаил, – вот же дрянь… Дай гляну.
Я часто дышал и прикладывал к макушке быстро набиравший кровь носовой платок. Сторож склонился надо мной, глянул на темечко.
– Черт его разберет в этой темноте, сколько она тебе там подрала… Надо в дом идти, там светлее, видно будет.
Заметив, что я не могу оторвать взгляд от летучей мыши, которая извивалась в его руке, норовив тяпнуть за палец, Михаил не церемонясь, сжал ее в кулаке. Что-то хрустнуло, и летучая мышь, глухо ударившись о кирпичную стену, резиновым мячиком отлетела в темноту. Мы прислушались; в траве послышался шорох и тихое попискивание, словно ребенок плакал.
– Сдыхать поползла, летать уже не может, – определил на слух сдержанный оптимист. – Сам пойдешь или помочь?
– Сам, ноги-то целые.
Продолжая прижимать к голове платок, зашел в дом. Михаил попросил меня нагнуться над тазиком и плеснул из бутылки. Зелье, изготовленное по рецепту старой ведьмы, припекло. С лица потекло вперемешку с кровью.
– Порвала, как Тузик грелку, – произнес сторож, разглядывая рану. – Сантиметров на пять, как бритвой рассекла. – Он вытащил из шкафа чистое полотенце, обкрутил его вокруг моей головы. – Теперь порядок. Главное, вовремя дезинфицировать.
– Откуда она только взялась? – спросил я, усаживаясь на продавленный диван перед импровизированным столом, и взял из рук сторожа полный стаканчик. – Летучие мыши, кажется, в дождь не летают…
– Эти твари когда хочешь и где хочешь летают. Только днем дрыхнут. Они, кажись, на нашем кладбище в часовне живут. Такие только здесь и водятся. Им мошкара по хрену, они на нее и смотреть не станут, им кровь подавай.
– Не знаю… Ты уверен?
Сторож передернул плечами, справедливо подозревая, что я ему не верю.
– Тебе мало того, что она тебя располосовала?
– Винчестер у тебя откуда? Чуть не убил.
– Не винчестер это, а игрушка пластмассовая, муляж. Я ей бомжей пугаю.
Михаил, больше ничего не говоря, выбрался во двор. Вскоре за окном уже плясал луч фонарика, слышался неразборчивый мат.
– … твою… нах… здец…
Сторож вернулся почти счастливым и торжественно поставил на стол двухлитровую банку,
закрытую пластиковой крышкой. Внутри, за стеклом, еще шевелилась и скалилась ночная перепончатокрылая тварь.– Ползла сдыхать, да не доползла. Смотри, еще морду от кровищи свою вылизывает, будто жить собралась.
Михаил любовался добычей. Мне же было мерзко смотреть на маленькое чудовище, однако в то же время я не отводил от него глаз. Крохотные, розоватые, словно человечьи ручки, лапки с загнутыми когтями, острая крысиная мордочка и огромные полупрозрачные, словно вырезанные из пергаментной бумаги, уши. Впервые я так близко и при свете разглядывал летучую мышь. В памяти сравнить было не с чем, если не считать виденного по телевизору. Но я не большой любитель телевизионных каналов о животных, поэтому мой визуальный опыт в этом вопросе ограничивался голливудскими ужастиками. Сторож же, проживший несколько лет подряд на природе и постигший ее тайны не хуже индейца-следопыта, доказывал мне очевидное:
– Вон, гляди, зараза эта зубы нам скалит.
– Разве?
– Ну вот, теперь закрыла, падла, пасть свою, словно понимает, что о ней говорят… – Дачный сторож схватил банку и принялся ее трясти, словно шейкер с коктейлем. Внутри мягко постукивало и противно пищало.
– Может, хватит? – Я почувствовал, как тошнота подступает к горлу.
– А тебя она пожалела? – заметил Михаил, еще пару раз тряханул банку и поставил передо мной. – Теперь смотри, если не веришь старшим.
Создание слабо шевелилось, лежало на дне, растопырив помятые крылья. Коготки на лапах судорожно сжимались и разжимались. Рот был широко открыт.
– Теперь вижу. – Я отчетливо различал два острых клыка на верхней челюсти.
– Кровопийца, вампир. И желтые же, будто прокуренные… Точно, не из наших краев тварь, – с отвращением проговорил Михаил. – Я передачу видел, такие же в Африке у коз негритянских по ночам кровь сосут, случается, и у людей. Чаще всего, у детей, потому как те спят крепче взрослых. Только там они большущие, размером с кошку. А в нашем климате, наверное, измельчали из-за морозов. Их сатанисты на кладбище развели.
– Им-то это зачем? Скажи.
– Сатанистов нашим умом понять не пытайся. Для них все, что нам хорошо, плохо, и наоборот. Из нормальных вещей только деньги и понимают. Я же сказал уже, на крутых тачках приезжают. И «чертова баба» – их рук дело.
Михаил распалялся; я понимал, что он опьянел, но и сам чувствовал головокружение. Тварь в банке тем временем сложила крылья на животе и замерла, только грудка ее еле заметно приподнималась.
– А на зубах у нее, кстати, слюна отравленная, после нее рана долго не заживает. Так что я тебе лучше еще подорожника приложу, – Михаил взял банку, повертел в руках, – и ее на двор вынесу; еще не хватает, чтобы выбралась ночью.
На крыльце звякнуло стекло о бетон. Дачный сторож вернулся с подорожником и протянул мне.
– Пожуй так, чтобы кашица получилась, и темечко себе залепи. К утру затянется.
Я, словно дикарь, старательно жевал листья подорожника, ощущая скрип мелкого песка на зубах. Ясно было, что никто их не мыл, разве что дождь слегка ополоснул.
– Лекарственные травы мыть нельзя, – прочувствовал мои подозрения Михаил. – От этого из них сила уходит. Ты не бойся, заразы на природе не бывает, только в городе.