Гримпоу и перстень тамплиера

Слуга молча затворил калитку. Гримпоу с Дурлибом услышали удаляющиеся шаги и стук сандалий. Должно быть, Кенсе пошел известить какого-нибудь монаха или самого настоятеля. Прождав какое-то время, Дурлиб снова забарабанил в ворота.

— Да иду же, иду! — послышался писклявый голосок.

Это оказался брат Бразгдо, веселый монах, толстый, как бочонок с вином. Гримпоу всегда заставал его суетящимся на кухне между котелками и очагом, с кусками мяса и пучками зелени в руках. Створка приоткрылась: увидев, что друзья окоченели от холода, монах позволил себе насмешливо улыбнуться и сказал:

— Заходите, пока совсем не околели. Можно узнать, чем мы обязаны таким нежданным гостям?

— Мы решили оставить навсегда нашу хижину в горах, чтобы уже никогда не возвращаться в ледяной ад, — сказал Дурлиб, решительно ступая под сень аббатства.

— Вы должны бояться не ледяного ада, а огненного, в котором вы будете гореть, если только Бог не простит наши грехи, — сказал монах, запирая засов, едва Гримпоу переступил порог.

— Мы пришли в это святое жилище, брат Бразгдо, чтобы питать наш дух в церкви аббатства и сопровождать вас в ваших молитвах, перед тем как отправиться в долгое путешествие в далекие страны, — объяснил Дурлиб с наигранным спокойствием.

— Полагаю, вы не прочь заодно закусить, да и переночевать в доме, защищенном от ветра и холода, — иронично заметил монах.

— Ну хотя бы этой ночью, — согласился Дурлиб, смахивая снег с мехового плаща. — Для ночлега нам достаточно соломенного тюфяка и одеяла в комнате для гостей, а насчет пропитания мы будем рады куску хлеба, сыру и кувшинчику вина из тех, что вы тайно храните в кладовке.

Монах рассмеялся.

— Урожай в этом году совсем плох, — заметил он, направляясь к кухне и маня друзей за собой.

Внутри аббатства было очень темно, только факел на стене позволял разглядеть широкий сводчатый коридор.

— Так вы собираетесь отправиться в долгое путешествие? — уточнил брат Бразгдо, покачивая огромным брюхом, прикрытым монашеской ризой.

— Именно так, завтра же утром уходим, с первыми лучами солнца, — подтвердил Дурлиб.

— Вы уже решили, куда именно?

— Мы будем искать край земли! — мечтательно проговорил Дурлиб.

— Я слышал, что finis mundi далековато отсюда, где-то за глубокими морями запада, где живут только монстры и ужасные демоны, — произнес монах, состроив гримасу.

— А кое-кто говорит, что там находятся незримые врата рая и полным-полно золота и драгоценных камней, а женщины так хороши собой, что такой красоты больше нигде не встретить, еда и питье всегда под рукой, а молодость вечна, — ответил Дурлиб.

Брат Бразгдо, открывая дверь кухни, бросил на него испытующий взгляд.

— Врата рая созданы Богом, чтобы радовать наш взор, — резко сказал он, — а тех мест, о которых говоришь ты, никто никогда не видел, они существуют только в воображении мечтательных и развращенных умов, коим не хватило воли противостоять соблазнам дьявола. Ты случайно не один из них?

— Я простой невежда, который боится власти Божией и предается молитвам каждый день, чтобы попасть в его царство, — заискивающе сказал Дурлиб, пытаясь рассеять сомнения монаха.

— Я смотрю, ты еще больший лицемер, чем негодяй, — заявил брат Бразгдо с усмешкой.

Они вошли в кухню, где в громадном камине еще тлели поленья. Брат Бразгдо предложил им сесть за стол, на длинную сплошную скамью без спинки. В кухне стояла удушливая жара, и друзья поспешно скинули свои меховые плащи. Маленькая дверца в углу вела в трапезную, через нее без конца входили и выходили прислужники с глиняной посудой в руках. Гримпоу понял, что монахи аббатства только что приступили к ужину. Они сидели недвижно в полной тишине, освещенные слабым светом масляных ламп, расставленных по столу, все склонили головы и задумчиво смотрели на еду. Однако до Гримпоу долетел глухой шепот — один из братии читал псалмы.

Брат Бразгдо принес каравай, тарелку горячего супа; несколько свиных отбивных, кусок сыра, свежепосоленного шпика и кувшин вина, о котором просил Дурлиб.

— Если настоятель спросит, что ты пьешь, скажи, что это вода, — продолжал шутить монах, ставя кувшин на стол.

Потом он сел рядом и принялся очищать орехи, потрескивавшие у него между ладонями.

— А настоятель знает, что мы здесь? — спросил Дурлиб, не прекращая жадно поедать суп.

— Когда Кенсе сообщил мне, что вы тут, и я пошел открывать вам, в трапезной уже начался ужин, и я не хотел отвлекать настоятеля, чтобы не нарушать наших правил. Я ему сообщу, как только последний брат закончит ужинать, еще до вечерни в церкви. Но ты же знаешь, что это христианский долг — предлагать пристанище путникам, и никто не будет возражать, чтобы вы остались сегодня в аббатстве.

— Я должен поговорить с ним до того, как он удалится, — объяснил Дурлиб, глотнув вина.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — спросил монах, не скрывая своего любопытства.

— Хочу предложить настоятелю серебряные монеты в обмен на лошадей.

— Теперь-то я вижу, что с деньгами у тебя все в порядке, — сказал брат Бразгдо. — И кого же ты обчистил? — добавил он подозрительно.

— Да на кого я мог напасть в этих безлюдных горах, когда здесь даже грачи не летают? — усмехнулся Дурлиб.

— Возможно, какого-нибудь призрака, — сказал монах тихо, поднося к губам очередной орех.

Зубы у него были желтоватыми.

Дурлиб посмотрел на Гримпоу выпученными глазами, однако постарался не выдать своего удивления.

— Эти несколько монет я долго хранил для подходящего случая.

Гримпоу внимательно наблюдал за разговором, храня молчание подобно Кенсе, прислужнику-верзиле. И тут монах уставился на него своими хитрыми глазками и спросил так, будто объяснения Дурлиба вовсе не слышал:

— А почему ты не хочешь остаться в аббатстве послушником и посвятить свою жизнь служению Богу вместо того, чтобы шататься по миру с таким пройдохой, как Дурлиб?

— Я хочу свой путь в жизни, — скромно ответил Гримпоу.

— Ну, ты не найдешь лучшего пути, чем моление и труд. В наше время поля и леса усеяны ворами, строптивыми монахами и нищими, — сказал Бразгдо, покосившись на Дурлиба, — и нет лучше места, чтобы укрыться от соблазна греха, чем дом Господний. Здесь ты мог бы научиться читать и писать на латыни и греческом, следить за скотом, ухаживать за огородом, разводить цветы и лекарственные травы, лечить больных, переписывать манускрипты, толковать их и переводить. Ты мог бы даже поучиться у повара и занять мое место, когда я отдам Богу душу, что, надеюсь, произойдет не скоро.

Монах благочестиво возвел взор к потолку.

— Мне не нравится тишина, — признался Гримпоу.

Казалось, брату Бразгдо понравился ответ парнишки. Монах рассмеялся.

— Как видишь, повар не слишком-то соблюдает сей строгий обет. Я бы не смог найти общий язык со слугами, если бы вместо слов решал бы все кулаками.

— Да вы тут все с ума посходили, если готовы молчать целыми днями, — буркнул Дурлиб, язык которого от вина уже начал заплетаться.

Брат Бразгдо не рассердился на колкость — Дурлиба он слишком хорошо знал, чтобы обижаться на его слова. Все засмеялись, тихонько, чтобы не нарушать тишину.