Гринвичский меридиан

— Смотри! — завопил он и сунул мне большую открытку в форме сердца. — Это я нашел в шкафу.

— Безвкусно сделана, — неопределенно отозвалась я, не понимая, к чему все это.

Он весь сморщился от гадливости:

— Да ты прочитай!

Я разомкнула половинки сердца. Внутри было крупными буквами написано: "Любимая, я весь в твоих ладонях. Саша". Пол на открытку даже не взглянул. То ли из убеждения, что нельзя читать чужую корреспонденцию, то ли просто не знал письменных русских букв.

Мама криво усмехнулась:

— Я не смогла это выбросить. Рука не поднялась. Но это же ничего не значит! Просто признание.

Отец с рыком рванул незастегнутую рубашку:

— Ничего не значит? Он называет тебя "любимой", и это ничего не значит?!

Голубые мамины глаза даже заблестели от злости. Она так похорошела, разрумянившись, что мне подумалось: с точки зрения Пола моя мама — молодая, интересная женщина. Чуть располневшая, зато очень живая и улыбчивая. Когда она не сердилась, губы ее расползались против воли.

— Как же еще назвать человека, которого любишь? Он же не подписался "любимый тобою"!

— Еще не хватало! — взревел отец.

— Может, мы пройдем в комнату? — я протянула открытку маме.

Она взяла ее, не глядя, потому что не сводила глаз с дрожащего от гнева папиного лица.

— Нет, постой! — он схватил ее за руку и, видимо, сжал слишком сильно, потому что маму всю перекосило. — Ты скажи дочери, сколько лет этому сопляку!

— Ну, тридцать восемь, — стараясь держать подбородок повыше, ответила мама.

— А тебе?

— Скотина, — прошипела она, но все же сказала: — Сорок четыре.

Отец с восторгом хлопнул в ладоши и завопил:

— Каково, а?! Совсем сдурела на старости лет!

Быстрый взгляд Пола ощутимо скользнул по мне и снова устремился в палас. Мне захотелось взять его за руку, но это означало бы, что я тоже отношу папину бестактность и на его счет. Я сказала:

— Насколько я понимаю, возраст здесь вообще ни при чем. Вы разводитесь, что ли?

— Вот еще! — фыркнула мама. — Из-за какой-то глупости? Не я же писала эту открытку.

— Тогда, может, вы все же пригласите нас в комнату?

Они оба разом пришли в себя и, смущенно захлопав ресницами, уставились на Пола.

— Мистер Бартон, — пробормотал отец с некоторым замешательством, будто лишь сейчас увидел его.

— Просто Пол, — невозмутимо ответил мой мистер, всем своим видом давая понять, что ничего не видел и не слышал.

Он поцеловал маме руку, чего, наверное, при других обстоятельствах делать не стал бы. Я догадалась, что ему хотелось поддержать ее, как товарища по несчастью. Когда Пол наконец вручил розу, которую все мял в пальцах, у мамы расстроганно зазвенел голос:

— Прошу вас, Пол! Извините, ради Бога! У вас в Англии такое, наверное, не случается?

— О нет, случается, — заверил Пол, с опаской оглядывая комнату. Может, ему мерещились отчаянные мамины любовники, прятавшиеся за шторами?

Мама радостно сообщила:

— Сейчас будем обедать! У меня все готово. Я уже собиралась накрывать на стол, когда…

Она стрельнула в отца косым взглядом, а тот в ответ привычно дернул щекой с родинкой. Пол тут же встрял, как опытный рефери:

— Я могу вам помочь?

— Ну что вы! — мама постепенно им очаровывалась. Это легко было предугадать, потому что она вообще была неравнодушна к мужчинам, а уж Пол дал бы фору любому из ее знакомых.

— Хотя… — она замялась и оценивающе оглядела его. — Вы умеете резать хлеб?

— О… Да. Наверное.

Избегая папиного взгляда, она бесстрашно взяла Пола за локоть и увлекла за собой на кухню, ласково приговаривая:

— Пойдемте-пойдемте… Я покажу вам, как это делается.

— Шлюха, — бросил отец ей вслед и обернулся: — Не при тебе будет сказано. На кой черт ты притащила сюда этого иностранца?

— Папа, ты же сам его пригласил!

— Ты видела, как она на него смотрит? Как на племенного быка!

Я угрожающе предупредила:

— Не трогай Пола!

— Очень нужен мне твой Пол…

— Прекрасно! Хоть ты не будешь иметь на него виды!

Опомнившись, отец небольно хлопнул меня:

— Сейчас выдеру! Она все-таки твоя мать.

Оглянувшись в сторону кухни, он виновато поежился:

— Как-то неудобно вышло… Именно сегодня, а?

— Ничего, пап. Они ведь такие сдержанные, эти британцы. Ты же видел — он и бровью не повел.

Отец вздохнул:

— А все равно как-то неловко… Как будто всю Россию опозорили.

Я с упреком сказала:

— Ты ни с чего завелся, пап. Подумаешь, какой-то мужик признался в любви! Это же хорошо, что наша мама еще такие чувства вызывает.

— Еще! — хохотнул он. — Да она и в семьдесят лет будет кружить головы.

— Хотелось бы верить.

— Ах, вот как! А мне что прикажешь делать?

Осознавая степень собственного нахальства, я посоветовала:

— Ухаживать за ней получше. Особенно, когда всякие европейцы рядом крутятся. Они народ обходительный.

— Она меня любит, — вдруг спокойно сказал отец.

— Чего ж ты тогда?

— А ей было приятно.

Он довольно улыбнулся и потрепал меня по щеке. Потом вдруг спросил, как старая подружка:

— Твой-то тебя ревнует?

Я расхохоталась ему прямо в лицо. Но отец не обиделся. Смотрел на меня и улыбался, счастливый и помолодевший. И все еще без штанов.

— Пап, ему не к кому меня ревновать. Я кроме него никого не вижу.

— А я это заметил, — согласился он. — Еще в больнице. Мне даже как-то обидно стало. Он ведь старше меня!

— Это ты на год старше, — возмутилась я его забывчивости. — Я ведь говорила!

Он миролюбиво щелкнул меня по носу:

— Ну ладно, ладно… Дай я хоть брюки надену… Ты пойди, проверь, чем они там занимаются.