Громкая история фортепиано. От Моцарта до современного джаза со всеми остановками

В те годы, казалось, фортепиано сыпались дождем прямиком с небес. К концу XIX века они были повсюду: каждый год продавались сотни тысяч инструментов, и рынок продолжал расти. Причин того было множество. Амбициозные горожане считали, что фортепиано — символ «приличного» дома и ключ к продвижению вверх по социальной лестнице. С другой стороны, оно же являлось важным элементом в концепции семейного уюта, эмоциональным центром домашней жизни: Дэвид Герберт Лоуренс писал, что нет ничего лучше для ребенка, чем спрятаться под фортепиано и сидеть там «под рокот сотрясающихся струн», пока материнские пальцы бегают по клавиатуре. Но главное — все музыкальное наследие человечества оказывалось в буквальном смысле на расстоянии вытянутой руки от любого обывателя, даже великие симфонические произведения, переложенные для фортепиано Листом и другими композиторами.

Типичный комнатный клавесин: спинет с гнутой стенкой фирмы «Кин», создан около 1700 года (L2009.17), одолжен Музею музыкальных инструментов в Финиксе, Аризона. Собственность Эдгардо К. Содеро. MIM/Holly Metz

А ведь еще век назад фортепиано было днем с огнем не сыскать. Вольфганг Амадей Моцарт, чьи фортепианные концерты катапультировали этот инструмент в самый центр музыкального мира, в глаза не видел фортепиано, пока в 1770-е годы не съездил с концертами в Германию. На тот момент он прожил уже больше половины жизни. И инструмент, который наконец ему встретился, в действительности значительно уступал тем, о которых писал Шоу, — он, в сущности, недалеко ушел от самых первых, «младенческих» разновидностей фортепиано, распространившихся во Флоренции лет за семьдесят до того.

Уже тогда было ясно: впереди у фортепиано долгая и славная жизнь. Ведь оно давало музыкантам то, о чем они издавна мечтали, — клавиатуру, чуткую ко всем оттенкам исполнительской экспрессии. Большинство неклавишных инструментов могли производить любой звук в диапазоне от вздоха до вопля; скажем, можно было начать пьесу на виолончели тихо, вкрадчиво, словно бы издалека, и постепенно наращивать динамику, достигая к концу стремительных потоков звука. Но ранние клавишные позволяли добиваться сходного эффекта лишь посредством разного рода громоздких механических приспособлений, использование которых неизменно отвлекало пианиста от исполнения и нарушало ровное течение музыки. Реагировать на силу нажатия, как это делает фортепиано, данные инструменты не умели — как ни стучи, например, по клавиатуре клавесина, его «язычок» будет защипывать струну с одной и той же силой, производя при этом звук одной и той же громкости.

Знаменитый композитор и пианист Франсуа Куперен, большой поклонник клавесина, тем не менее тоже сетовал на это ограничение. «Я всегда буду благодарен людям, которые за счет своего мастерства вкупе с безупречным вкусом смогут сделать инструмент более экспрессивным», — писал он. Фортепиано, в котором струны не защипываются, но «постукиваются» молоточками, покрытыми мягким материалом, стало ответом на его мольбу. Изменяя силу нажатия на клавишу, пианист может добиться тонкой нюансировки тона, заставить инструмент «петь». (Кстати, подобную возможность представляли также крошечные клавикорды, в которых от клавиш к струнам шли медные клинышки-тангенты, однако громкость звука здесь была столь низкой, что как концертный инструмент клавикорды использовать было невозможно).

Несмотря на широкий социальный заказ на чуткую клавиатуру, появление фортепиано в самом начале XVIII века оказалось во многом случайным. Его предопределила внезапная встреча одного малоизвестного конструктора инструментов и одного беспутного флорентийского монарха. «Биологическим» отцом фортепиано считается мастер Бартоломео Кристофори, но крестным отцом можно считать Фердинандо Медичи, великого герцога Тосканского. Если бы не любовь герцога к разного рода техническим приспособлениям (в его коллекции было более 40 часов, а также несколько клавишных инструментов) вкупе с обуявшей его в результате неудачного брака жаждой приключений на стороне, никакое фортепиано, вероятно, так и не появилось бы на свет.

Семья Фердинандо правила Флоренцией с XIII века, накопив поистине несметные богатства и подарив миру по ходу дела нескольких римских пап, великое множество шедевров искусства, которые герцоги заказывали Мазаччо, Донателло, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Рафаэлю и другим, и ряд архитектурных чудес вроде галереи Уффици и садов Боболи. Именно к Медичи обращался за защитой Галилео Галилей, когда его «прессовала» церковь, — в благодарность он назвал четыре самых больших спутника Юпитера в честь детей Медичи, которым преподавал.

Но, разумеется, были в истории семьи и менее славные страницы. Несчастливый брак Фердинандо был наследственным проклятием Медичи — его мать в свое время сбежала в Париж от собственного законного мужа, а когда Фердинандо попросил ее вернуться, ответила, что с его папашей пожелает встретиться в следующий раз разве что в аду. Подобные семейные дрязги, впрочем, не мешали правящему семейству чрезвычайно эффектно подавать себя народу — знаменитый французский писатель Стендаль считал, что на этом умении, в сущности, и держалась их власть. Преодолеть свойственное флорентийцам «страстное стремление к свободе и непримиримое отвращение к знати», писал он, удалось именно благодаря невероятной эстетической красоте, которая отличала правление Медичи.

В истории появления фортепиано сплелось и то и другое — и семейные неурядицы, и страсть флорентийского правящего дома к эффектным выходам. Все началось зимой 1688 года, когда Фердинандо, уставший от бремени домашних дел, решил на время сбежать из родного города и неплохо провести время на венецианском карнавале — ежегодной вакхической оргии, которая напоминала о том, что само название города на воде происходит от имени Венеры, богини любви и соблазнения.

Портрет Фердинандо Медичи и его музыкантов, Антонио Доменико Габбиани (1652—1726). Палаццо Питти, галерея Палатина, Флоренция

Как правило, то, что случалось в Венеции, оставалось в Венеции, но как раз в тот год празднества посетил путешественник и писатель Фрэнсис Миссон, пришел в ужас от увиденного и не удержался от того, чтобы дать своим читателям возможность оценить масштабы происходящего. «Это уже не просто обыкновенная распущенность, — писал он, намекая на то, что весь город на время оргий прячет лица под масками. — Здесь никого не узнать! Под маской добродетели скрываются грязные пороки!»

А вот герцогу на карнавале очень понравилось, и обратный путь он проделал в хорошем расположении духа. По-видимому, где-то неподалеку от Падуи он повстречал Кристофори — встреча оказалась весьма своевременной, ведь незадолго до этого герцог, сам игравший на клавишных и покровительствовавший композиторам (для его театра, в частности, сочинил свою оперу «Родриго» Гендель), лишился главного настройщика и конструктора клавесинов Антонио Больджиони. Нужно было, чтобы кто-то занялся Фердинандовой коллекцией инструментов, и, хотя Кристофори поначалу не желал никуда ехать, герцог сделал ему предложение, от которого тот не смог отказаться. В итоге во Флоренцию Фердинандо Медичи прибыл с двумя важными приобретениями — будущим изобретателем фортепиано и венерической болезнью, которая в конечном счете и свела герцога в могилу.

Поначалу Фердинандо поселил Кристофори в одном гигантском зале с сотней других ремесленников. Тот ворчал, что в оглушительном шуме абсолютно невозможно чинить и настраивать музыкальные инструменты. Герцог поначалу лишь отмахивался, но в конечном счете они, по-видимому, пришли к согласию: через некоторое время мастеру выделили деньги на съем собственного дома, а также на покупку мебели и утвари. За настройку инструментов в летней резиденции Медичи, Пратолино, Кристофори получал дополнительную плату — через два года это позволило ему нанять двух флорентийцев подмастерьями. Работа стала спориться; Фердинандо осознал, что не зря вложил средства.