Громов: Хозяин теней
Шрифт:
Изнутри мальчишка выглядел… не особо сильным.
Хотя чего ждать от ребенка, жизнь которого до определённого времени была спокойна и даже беспечна? Вот то-то и оно…
И мне жаль его.
А ещё немного завидно, потому как у меня такой жизни никогда не было. Я ведь хотел. Я ведь для детей своих будущих старался. Ну, тогда, сначала, пока еще держались в голове идеалы про семью и дом.
Куда что ушло…
– Вы хороший… – бормочет Савка.
Я?!
Смешно.
Хороший… знал бы ты, сколько на моих руках крови, парень. Нас ведь не просто так воевали. Мы в
Может, потому и терплю боль, что пытаюсь ею хоть как-то искупить… что?
Того парня, перегонами промышлявшего, который навек в лесу остался, потому что три наглых голодных придурка позарились на тачку? Или старуху, сгоревшую вместе с кафешкой упрямого… как его звали? Не помню. Помню, платить отказывался…
Бизнесменчика, решившего, будто он самый крутой… долго ломался, не желал документы подписывать, дурак… финал-то один.
Нет, мальчик. Я и близко не хороший.
Пусть потом уже, нацепивши маску приличного бизнесмена, я и жертвовал щедро, что на храмы, что на приюты… но от мертвецов не откупишься.
Придут они.
Ничего. Встретимся… кстати, почему я всё слышу, чувствую, но видеть не могу.
– Это просто я слепой, – вежливо ответил Савка.
Охренеть.
И снова вываливаюсь.
Главное, вовремя, потому что, открыв глаза, вижу медсестру, нависшую надо мной с видом преозабоченным. Впрочем, она тотчас убирает руку.
Пульс щупала?
Не верит своим машинкам? Они вон пикают, рисуют кривые остатков моей жизни.
– Вы уснули.
Уснул.
– Это замечательно… вам лучше. К вам посетитель. Готовы принять?
Готов.
Ленку я всегда принять готов. Но сейчас расцепляю зубы и просто говорю:
– Да.
Когда я только-только угодил в больничку – тогда мне сказали, что пара недель всего осталось в запасе – ко мне потянулась вереница беспокоящихся и сочувствующих. А заодно озабоченных вопросом, куда я собираюсь капиталы девать и не желаю ли пожертвовать какому-нибудь фонду.
Во спасение.
Детдому я своему кое-что оставлю. Всё же не дали сдохнуть под забором, да и наука жизни получилась неплохой. Остальные же…
Додумать не успел. Дверь отворилась и вошла Ленка, придерживая огромную торбу. Пусть кожаная, дизайнерская, по специальному заказу шитая, но всё одно ведь торба.
– Привет, Ленусик. Ты сегодня красавица, – выдавил я, пытаясь изобразить ответную улыбку. И удивился даже, что голос звучал почти нормально. Чуть хриплый и только.
– Привет. Как ты?
– Хреново, – я смотрел, как она достает из своей торбы баночки, одну за другой.
Опять суп сварила?
И пюрешку.
Медсестра за спиной Ленки кривится, смешно ей. Надо будет сказать, чтоб другую приставили, не такую веселую.
– Я тебе супа принесла. Домашнего. На курочке. Курочка деревенская, сама выбирала, на рынок вот ездила… – голос Ленки спокоен. И верю, с нее станется поперется на рынок и угробить там пару часов на поиски той самой суповой куры. – А то кормят тут не пойми чем…
В
основном питательным раствором. Последние дни тело мое отказывается принимать другую пищу. И Ленка знает. Просто не в её характере просто сидеть и ничего не делать.– Котлетки паровые… Может, получится попробовать? Сегодня ты выглядишь получше.
Да и чувствую себя тоже.
Настолько, что честно проглатываю пару ложек супа. Заодно вспоминаю, что готовит Ленка отвратительно. С другой стороны, у меня сейчас любая еда с привкусом то ли лекарств, то ли дерьма. Так что один хрен.
Мне не сложно. А она вот радуется.
– Ленусь, – я позволяю ей вытереть губы салфеткой и даже не отворачиваюсь. – А выходи за меня замуж?
Ленка вздрагивает.
– Сдурел? – она снова пытается изобразить улыбку.
– Одумался, – отвечаю ей. – Надо же когда-то…
– Ты…
– Я, – мне удается поймать её взгляд. – Ты… Прости меня, Ленусь. За все. За то, что сделал… И за то, чего не сделал.
– Дурак ты, Громов.
– Выйдешь?
– Раньше бы побежала вприпрыжку…
Вот за что Ленку люблю, так за то, что правду говорит.
– А теперь старый и больной?
– Я и сама не так, чтобы молодуха.
Она касается волос. Ну да, седина. Ленка ее закрашивает, но мы оба знаем, что седина есть. И морщины. И фигура у нее давно не девичья. Взгляд усталый…
– Какая из меня невеста? Да и…
Она замолкает, зачем воздух сотрясать, когда все очевидно. Брак в больничке, когда жених на последнем издыхании – та ещё затея. И родственники мои разлюбезнейшие попытаются оспорить его в суде.
Хрена им.
Больничка тут или как? Вот пусть и найдут пару мозгоправов для консилиума. В любом случае, по завещанию Ленка и так все получит. Но… могу я хоть раз в жизни женатым побыть?
– Черт с тобой, – она нюхает банку с супом. – Давай жениться, раз ты такой дурак, Громов…
Дурак. Как есть дурак.
А теперь ещё и женатый буду.
Теперь я чётче улавливаю переходы, если это можно так назвать. Будто внутри головы, разваленной опухолью, что-то щёлкает.
Запахи.
Запахи чётче, яснее. Место то же, правда, воняет теперь чем-то непонятным, но очень больничным. И эта резкая вонь забивает всё остальное. Хотя… матрас.
Пот.
И гречка.
Мальчишка держит тарелку и ест, жадно так, не пережёвывая. Хотя чего там жевать. Гречка переваренная, а ещё пресная, в неё не то, что масло, соли и то пожалели. Котлеты там? Мясо?
Хотя чего это я. Какое в приюте мясо.
Мысль оформилась, а следом я уловил волну радости. Надо же… это приятно, когда твоё появление кого-то радует. Я от такого отвык? Хотя… ложь, я к такому и не привыкал.
– Привет, Савелий, – говорю ему.
– Здравствуйте! – мальчишка отвечает мысленно. – А я испугался, что вас не было и не было! Давно не было!
– Сколько?
– Три дня. А у меня рёбра зажили. Евдокия Путятична самолично каждый день приходила и лечила. А у неё сила горячая-горячая. Ещё я ледяную чувствую. И другие разные. Она камни давала. И сказала, что необычайно высокий потенциал.