Гроза над Польшей

Явных бандитов в деревне не было. Зато в заброшенном доме на окраине обнаружился тайник с оружием и взрывчаткой, а фельдфебель Древс притащил к командирской «пуме» упиравшегося паренька лет шестнадцати со здоровенным багровеющим синяком под глазом.

Фельдфебель поймал щенка в тот момент, когда тот крался огородами, явно намереваясь нырнуть за плетень и умотать в лес. Паренек в свою очередь орал, что он ни в чем не виноват, шел в сортир, и если пан унтер-офицер его не отпустит, сейчас здесь будет плохо пахнуть.

– Свинья! – бросил лейтенант Тислер. – Куда собрался? Дружков в лесу предупредить?

– Пан офицер, я простой рабочий, крестьянин, бедный человек, – паренек быстро сообразил, что дело пахнет керосином, сейчас его будут бить, может быть, убивать.

Короткий удар под дых заставил поляка сложиться пополам. Гейнц Древс взял его за плечи и выпрямил пинком под зад.

– Стоять смирно перед лейтенантом! – прорычал ефрейтор, свирепо вращая глазами.

Убивать парня не собирались, нельзя убивать человека, даже если он поляк, просто так, только за подозрение в бандитизме, да еще посреди улицы в окружении его сородичей. А вокруг командирской «пумы» постепенно собирался народ. Обыск завершился. Местные полезли на улицу.

Ефрейтор Киршбаум нехорошо покосился на как бы невзначай перекрывший дорогу возок с дровами. И откуда он взялся?! Минуту назад все было чисто. Разумеется, взвод мотопехоты перекопает деревню за считаные минуты, но это нежелательный вариант. Приличия должно соблюдать.

Поляки тоже сообразили, что к чему. Первый страх прошел, люди медленно стягивали кольцо вокруг солдат. В первых рядах, как это ни удивительно, держались женщины, среднего возраста и пожилые, крепкие жилистые крестьянки. Если глаз Рудольфа и замечал молодых и привлекательных, так все с младенцами на руках.

Парнишку тем временем безрезультатно допрашивали. Фельдфебель Древс приложил его пару раз кулаком, но пользы от этого было мало. Наоборот, вид несчастного, избиваемого широкоплечим солдатом паренька провоцировал толпу. Первым это понял лейтенант Тислер. Коротким брезгливым жестом он приказал Древсу остановить допрос.

Ситуация патовая. Грузить арестанта в броневик не хотелось. Допрашивать на улице бесполезно и опасно. Со стороны поляков раздавались крики. Пока просьбы отпустить мальчишку. Народ умолял солдат проявить милосердие. Какой-то неуловимый миг, пройденный порог, и настроение толпы изменилось. Зазвучали резкие требования отпустить арестанта и убираться к черту. Даже залитые шнапсом, как пушка, мужички с завалинки приползли к народу и пытались кричать что-то явно угрожающее, но совершенно неразборчивое. Ухо Рудольфа Киршбаума улавливало не только немецкие фразы, но и нечто непонятное, явно польское и явно ругательное.

– Тихо всем! – лейтенант Тислер поднял рупор. – Кто может сказать, что это за человек? С кем он живет?

– Это мой сын, пан офицер, – к броневику выбежала пожилая, с высохшей кожей, заострившимися чертами лица, похожая на ведьму женщина.

– Почему он пытался бежать из деревни во время обыска? Кто спрятал в том доме оружие?

– Пан офицер, пожалейте. Прошу вас, пожалейте, пожалуйста. Он хороший мальчик, ничего плохого в жизни не делал. Не видела я оружия, сроду в руках не держала, – старая кочерга трещала без умолку.

– Почему он хотел бежать?

– Пан офицер, посмотрите на него, он же совсем еще молодой, усов нет. Ну какой из моего Сташека бандит? Он даже мешок силоса с фермы не украдет.

Последние слова вызвали на устах Рудольфа невольную улыбку. Хорошее сравнение. Выходит, для местных утащить что с фермы не преступление, а добрая шалость. Надо запомнить.

Женщина наседала на лейтенанта. Ей на помощь пришли две товарки, хором расписывавшие, какой этот Сташек хороший да добрый, да родителям помогает, да работящий. Хвалили, прям как девку на выданье.

– Почему ты пытался бежать? – сбитый с толку лейтенант напустил на себя серьезный вид.

– Он не бежал! – выкрикнули из толпы. – Он наш! Не трогайте его!

– Кто кричал? – с этими словами Хорст Тохольте метнулся к кучке обывателей, легонько отпихнул в сторону дородную бабу с вилами в руках. Секунда, и унтер-фельдфебель волочет за шиворот сизоносого мужичка с испитым лицом.

– Герр лейтенант, – поляк вытянулся перед Тислером, – парень от полиции прячется. Вы солдат, вы его не заберете.

– Почему прячется?

– Неделю назад с ребятами на танцах подрались. Двоих подрезали. Вот полиция и ищет всех, кого там видели.

– Это правда? – лейтенант взял арестанта двумя пальцами за подбородок. – Отвечай!

– Так точно, пан лейтенант! Бежал, думал, что ищете дравшихся на танцах.

Получалось нехорошо. Киршбаум чувствовал, что дело идет не так, как надо. Оружие нашли. Подозрительный поляк у них в руках. Надо брать его и везти в полицию. А там пусть сами разбираются. Но не получается. Местные возбуждены. Деревня на грани бунта. А арестованный молокосос, получается, не так уж и виноват.

Люди продолжают стягивать кольцо вокруг солдат. Напряжение нарастает. Лейтенант думает. Ситуация непростая, а ему за все отвечать. Солдаты злобно косятся на поляков. Вилы, грабли, косы в руках у крестьян наводят на определенные размышления.

Рудольф поднимает штурмгевер и ставит переводчик на автоматический огонь. Солдаты из отделения Тохольте следуют его примеру. Отто Форст отступает на левый фланг. Парень вовремя сообразил, что так удобнее будет косить толпу, своих не заденешь. Ефрейтор замечает в глазах Форста страх – идти против возбужденной толпы это тебе, парень, не просто так. Здесь сила нужна, настоящий боевой дух.

– Всем отступить на два шага назад! – ревет гаупт-фельдфебель Вебер.

Киршбаум сам чувствует, что ситуация на грани. Страх у местных прошел. Они могут броситься. Тонкая грань, когда еще можно остановить людей. Достаточно громкой команды уверенным голосом, одного выстрела, любого резкого звука, и поляки наложат в штаны и опомнятся.

Голос Вебера действует. Люди медленно, нехотя отступают. Старый опытный старший унтер умеет так гаркнуть, что не ставящие ни во что ни бога ни черта призывники из детишек высокопоставленных партайгеноссе вытягиваются в струнку. Лейтенант стреляет из пистолета поверх голов. Народ отшатывается. Три женщины и сизоносый мужичок вжимают головы в плечи и замолкают. Баба, заявлявшая, что она и есть мать несчастного паренька, набрала в грудь воздуха. Сейчас она устроит, заорет так, что ставни повылетают.

Со стороны околицы бодро взревел пулемет. Народ враз присмирел. В глазах местных читались растерянность и желание тихонько расползтись по углам. Боевой задор исчез, как и не бывало. Стоявшие у броневика бабы с визгом рванули вдоль по улице.

Древс мигом заломил осмелевшему было пареньку руки за спину и затолкал того в броневик. Следом зашвырнули подвернувшегося под руку мужичка. «Пума» взревела двигателем. Солдаты спокойным шагом, как на параде, двинулись к выезду из деревни. Перегородившие дорогу дровни броневик аккуратно отбросил в сторону кованым стальным бампером.