Гроза над Россией. Повесть о Михаиле Фрунзе
Шрифт:
— Да, усмирял. Да и как было не усмирять эту разнузданную скотину! Сижу я в Народном доме, в зал входит длинноволосый тип в купеческой шубе. Сбрасывает шубу, остается в монашеском подряснике. Подрясник долой — под ним офицерский мундир. На поясе два нагана, три «лимонки», хромовые сапоги заляпаны грязью. Подошел к бархатной портьере и начал чистить голенища, я не вытерпел и, пока он чистил, направил ему в лоб пистолет. И почти ласково предупредил: «Если портьера не станет чистой — пристрелю».
— И что же?
— Полчаса трудился, пока не вернул портьере ее прежнюю чистоту. Кстати, к нам из Москвы приехал видный
— Уволь, Дмитрий. Я предпочитаю заниматься делами. Завтра мне расскажешь...
Но рассказал ему про эту встречу не Фурманов, а Гамбург.
— Разрази меня бог, если догадаешься, кого я встретил у анархистов, — заговорил он, едва переступив порог кабинета. — Гость-то не кто иной, как наш манзурский знакомец — Несо Казанашвили. Разоделся как на свадьбу: черкеска на алой подкладке, кинжал в позолоченных ножнах, на сапогах серебряные шпоры. В голосе металл, в глазах — темный огонь. Перед местными анархистами почти час распинался.
— Что же он говорил? — поинтересовался Фрунзе.
— Начал, разумеется, с того, что «анархия — мать порядка», а потом разошелся: «Станем грабить богачей за то, что разбогатели, бедняков — за то, что не смогли разбогатеть». Поделился собственным опытом. Он после Февраля, оказывается, жил в Иркутске и там создал анархический эскадрон. Его молодчики носились по городу с черным знаменем, грабили мирных жителей, кое-кого из буржуев расстреляли. И представь, Несо стал призывать здешних анархистов к таким же действиям; я не выдержал и вышел на сцену. «Ты меня, — говорю, — помнишь или забыл? Я еще в Мензурке грозился оторвать тебе башку, так оторву сейчас, если не уберешься». Казанашвили схватился было за кинжал, но я его охладил. «Уезжай, — говорю, — подобру-поздорову, а то доложу Фрунзе. Он здесь всему голова, а ты его характер знаешь». За мной встал Фурманов и сказал с ледяной учтивостью, что с такими анархистами, как Несо Казанашвили, ему не по пути. Сборище мы закрыли, Казанашвили умчался в Москву.
— Наших анархистов надо разогнать, — решительным тоном объявил Фрунзе. — Фурманова перетащим к большевикам, я беру эту деликатную миссию на себя. А к тебе у меня другое дело, Иосиф. Я прошу тебя заняться распределением хлопка по текстильным фабрикам, организовать добычу торфа для них же. Топлива-то нет, все предприятия стоят...
Спустя несколько дней в Иваново-Вознесенске состоялся губернский съезд Советов. Фрунзе выступил с докладом о борьбе за хлеб, чтобы накормить голодных, и о войне с врагами революции. Городской пролетариат и деревенская беднота, без которых немыслимо новое общество, были главной сутью его доклада. Коснулся он и анархизма:
— Среди местных анархистов много контрреволюционеров и просто бандитов. Они захватывают особняки бывших богачей, приобретают оружие. Против Советов тоже идут выступления, и мы будем глупцами, если не покончим с анархистами.
Это выступление Фрунзе было для Фурманова суровым уроком. Надо было делать окончательный выбор. Как-то вечером он сказал Фрунзе:
— Теперь я понял: революции надо отдавать и свою мысль, и чувство, и энергию. Гибель Советов — гибель революции. Чтобы спасти ее, надо быть с Советами.
Фрунзе пожал протянутую руку поэта.
Иванововознесенцы избрали Фрунзе своим делегатом на V съезд Советов. Соня и Фурманов проводили его на вокзал.
Он
выехал в Москву в начале июля.Над Москвой играла сполохами воробьиная ночь; молнии озаряли окна гостиницы «Метрополь», но никто не слышал громовых раскатов: гроза шла медленно, осторожно, как большой бесшумный зверь.
В залах «Метрополя», ставшего резиденцией Советского правительства, регистрировали делегатов V съезда Советов. За ресторанным столиком у мраморного неработающего фонтана юная девушка заполняла анкеты при свете стеариновых свечей.
— Ваша фамилия? — спросила она у высокого человека в поношенном черном костюме.
— Кулаков.
— Имя-отчество?
— Павел Андреевич.
— От какой партии?
— От партии левых эсеров.
Девушка выписала делегатский мандат, билетик на место в гостинице и талоны в столовую. Кулаков поднялся на второй этаж, остановился у дверей одного из номеров, прочел табличку: «Приемная председателя ВЦИК». Войти или не войти? Посмотреть на большевика, ставшего главой государства Советов? Он колебался, не решаясь приоткрыть дверь.
— Вы что тут делаете, гражданин? — услышал он строгий голос и оглянулся.
Перед ним стоял рыжий, одетый в военную форму человек. Кулаков сразу признал Южакова.
— Алексей! Да неужели это ты?
— Павлушка, черт! Откуда взялся? Давно ли в Москве? — засыпал вопросами Южаков.
Они вместе провели год в Тобольске, вместе мечтали о революции. Но все равно приятно встретить товарища, с которым пережил тяжелые времена.
— Я расстался с тобой в Тобольске. Меня загнали в городишко Березов, а тебя? — спрашивал Южаков.
— Сперва был вечным поселенцем на Северном Урале, потом перевели на Лену, в сельцо Манзурка, тоже на вечное поселение.
— Сменяли вечность на вечность, — рассмеялся Южаков. — Когда же освободился?
— Керенский объявил амнистию, и я вернулся. Сейчас из Ярославля, — коротко ответил Кулаков.
— Ты по-прежнему эсер?
— Избран делегатом на съезд от левых эсеров.
— Какой у тебя номер? Я загляну к тебе, а сейчас иду к Якову Михайловичу по срочному делу.
— Кто это — Яков Михайлович?
— Да Свердлов же, председатель ВЦИК.
— Ты что, его заместитель?
— Пока нос не дорос. Я только начальник охраны «Метрополя».
— Это почетнее, чем заместитель. Ты охраняешь главу республики.
— Я забегу к тебе, Павел, и тогда покалякаем по душам. — Южаков похлопал по плечу товарища и скрылся за дверью приемной.
В большой угловой комнате, когда-то роскошно обставленной, теперь стоял канцелярский стол, венские, с гнутыми спинками, стулья, узкая железная кровать, покрытая клетчатым пледом. У окна Свердлов и Фрунзе разговаривали вполголоса, когда вошел Южаков.
— Что-нибудь случилось? — спросил Свердлов. — Почему у тебя такой встревоженный вид?
— Под сценой Большого театра обнаружена «адская машина», — с порога выпалил Южаков.
Свердлов снял пенсне, близоруко сощурился, спросил кратко:
— Кто?
— Пока неизвестно.
Свердлов накинул на плечи черную кожаную куртку и, держа в пальцах пенсне, обратился к Фрунзе:
— Михаил Васильевич, взглянем на эту штуковину? «Адская машина» — придумают же такое дурацкое название...